Сегодня гость редакции, руководитель хабаровского филиала Федерального государственного бюджетного научного учреждения «Всероссийский научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии» («ХабаровскНИРО») Денис Владимирович Коцюк.
Лосось, традиционный символ Хабаровского края, стремительно исчезает из его рек и магазинов. То, сколько ловят красной рыбы в последние годы и за сколько мы вынуждены покупать (а чаще — уже не) ее и производные, вызывает легкий ужас и глубокое сожаление и у рыбаков, и у потребителей. Между тем любое человеческое взаимодействие с рыбой в крае начинается с прогноза науки в преддверии очередной путины. Не здесь ли кроется фатальная ошибка, из-за которой все пошло не так, как раньше, в тучно-рыбные годы?
— Денис Владимирович, в чем взаимосвязь науки и добывающей промышленности? У вас же разные социальные функции…
— Наука делится на фундаментальную и прикладную — ту, которая создана для развития каких-то отраслей. И как плохо тем отраслям, где наука потеряна, в частности сельское хозяйство, к которому относится и рыба. В недавнем прошлом были значительно сокращены прикладные научные учреждения. Я вырос в Амурской области и помню, что все родственники, руководители работали в колхозах. В Благовещенске был целый институт научных сотрудников, которые создавали районированные сорта, различные системы обработки этих семян, хранения, переработки для того, чтобы интенсифицировать растениеводство. Теперь это значительно утеряно и в животноводстве тоже. Но в рыбоводстве эта отраслевая наука сохранилась, и она является драйвером развития.
— Из какой логики исходит наука при подготовке прогноза по добыче рыбы?
— Отрасли нужно понимать, куда идти в такой динамичной природной системе, как состояние запасов водных биологических ресурсов. Какие биоресурсы будут снижаться, какие падать. Например, сейчас минтай на подъеме, а когда-то его вообще не добывали. Спустя 20-30 лет на прилавках появилась сельдь иваси — это тоже наука вовремя сориентировала. Причем пришлось несколько лет вести информационное сопровождение, чтобы промышленность поверила и пошла в зону Курильских островов за ней. Приходилось помогать искать скопления этого вида рыбы.
⁃ Я помню, что в СССР консервы иваси были популярны, а потом исчезли. И в последние годы вдруг снова появились…
⁃ Это не значит, что ее не добывали. Ее просто не было. Сложились такие природные условия, комплекс течений, которые делают эффективным ее воспроизводство, рыбы становится больше, и надо ловить. На этой вспышке Россия и все страны бассейна северо-западной части Тихого океана могут сделать запас омега-3, рыбьего жира на десяток лет. Безусловно, вспышка численности этого вида непостоянная, она через 20-30 лет угаснет, и нужно сориентировать нашу промышленность на какой-то другой вид. Как правило, в противофазе это головоногие моллюски, кальмары в частности. Мало кто замечает, что кальмаров у нас стало меньше. Но потом они вернутся. Поэтому ориентировать нашу отрасль промышленников, безусловно, нужно.
— Немногие темы вызывают такой интерес в крае, как лососевые и их скорый конец. И люди, и СМИ поголовно винят тех, кто работает в отрасли, в том числе ученых, за их «неправильные» прогнозы.
— Прикладная наука должна быть в каждой отрасли. Несмотря на множество мнений в прессе и интернете о ее неэффективной работе, ее целевое назначение — это помощь промышленности в развитии и рациональная эксплуатация ресурсов за счет их эффективного использования.
— В стремлении удержать на территории последних лососей многие предлагают просто остановить рыбалку на годы вперед…
— Недавно на одном обучающем мероприятии сотрудница из, по-видимому, лесной сферы сказала, что нельзя полностью запрещать вырубки. Леса будут сохнуть, нужны санитарные рубки и так далее. Такие мнения регулярно высказывают все ресурсники. Когда защитники окружающей среды впадают в крайность: давайте все запретим — ловить рыбу, рубить лес, добывать воду и в набедренной повязке вернемся в каменный век, это неправильно. Именно возобновляемые ресурсы: лес, рыба и другие дары природы необходимо правильно эксплуатировать. И здесь есть стратегии рационального использования запасов. Любые прикладные учреждения нацелены на это.
⁃ Как бы вы оценили позицию руководства страны в этом вопросе?
— Позиция любого чиновника — нормальное развитие экономики. В советское время это действительно была взаимосвязанная структура под руководством государства, сейчас это рыночная экономика. Конечно, есть недостатки. В первую очередь — однобокое распределение прибавочной стоимости. Сейчас она идет в прибыль отдельной категории бизнеса, госкорпораций. В советское время было рациональнее — за счет высокорентабельных отраслей производства дотировались нерентабельные. Это мы видим сейчас: пристальное внимание на высокомаржинальные направления — добыча крабов, креветок, тихоокеанских лососей. А низкорентабельные приходится стимулировать, в частности добычу сардины, сельди, минтая. Вместе с тем экологическое законодательство у нас говорит: любое изъятие природных ресурсов, объектов животного мира должно быть экологически обоснованным. Поэтому, безусловно, научный подход к эксплуатации любых биологических возобновляемых ресурсов, в том числе и рыбы, нужен.
⁃ Вернемся к лососевым. Распределение квот в Хабаровском крае начинается с цифр, разрешенных к вылову от науки. Каждый год то больше, то меньше. А в прошлом году вообще летнюю кету запретили из-за того, что она почти закончилась. Ваша вина, что в предыдущие годы рыбаки все вычерпали?
— Когда нас упрекают, что мы действуем в интересах рыбаков, отвечаем, что и созданы для того, чтобы развивать отрасль. В целом это сложный процесс, который регулируется несколькими ведомствами и комиссиями, в том числе и правительством края. У каждого своя зона ответственности, мы отвечаем за биологию, краевая комиссия по анадромным видам рыб — за распределение квот, силовые структуры — за охрану. Теперь в отношении того, кто что дает и как развивается. Например, вчера на телевидении у метеоролога спросили: можете сделать прогноз погоды на март? Ответ такой: с учетом развития атмосферных явлений, циклонов март у нас будет в пределах среднемноголетних показателей. Там, где невозможны точные расчеты (как в физике, математике), в том числе и в биологии, делаются прогнозы.
— Лосось настолько непредсказуем?
— Мы говорим, что рыба нерестилась в этот год столько и скатилось ее по устьям столько, поэтому при средних многолетних показателях ее вернется столько-то. Но когда осенью она уходит в независимые от нас условия, северную часть Тихого океана, открытые воды, где на рыбу влияет множество факторов: температура воды, хищники и десятки других, не знаем, как это точно отразится на урожайности, только об определенном интервале. Как на нее все это повлияло, можем говорить только по факту подхода рыбы к местам нереста. Если бы условия были стандартизированы, то мог бы быть точный подсчет.
— Вернутся далеко не все?
— Даже от одного и того же поколения, вот условно: миллион рыбы пришел, но каждый раз возвращается разное количество. В первую очередь влияют природные факторы. Но, безусловно, промысел весь этот процесс усугубляет, когда численность рыб снижается. При этом есть масса примеров, когда вымирание видов произошло без участия человека, под действием только природных факторов. Если природа так распорядится, то мы никогда это не сохраним.
— Ну уж промысел мы можем контролировать!
— Когда наступают неблагоприятные условия, его надо минимизировать, что сейчас и делается на Амуре. Да, был такой период, когда было рыбы много. Потом — когда мало. В конце 1990-х — начале 2000-х спад был связан еще и с состоянием экономики после развала Советского Союза, хоть рыбы было много, но наращивание мощностей происходило постепенно. Как раз нарастили к середине 2000-х, когда природные процессы уже пошли в обратную сторону.
— Какие процессы и куда именно?
— Это связано в основном с серьезным потеплением на всей планете. Не так давно, в Средние века, Европа замерзала, был малый ледниковый период. А сейчас идет значительное потепление за Полярным кругом, и мы видим тенденции последних лет: когда, например, в Приморье начали встречаться тропические акулы. Это должно отразиться на северных видах, к которым относятся лососевые. Они любят более холодные воды, и когда приходят в горячую, это как минимум для них некомфортно, а то и губительно. Вспомним 2011 год, вся летняя кета умерла, просто потому что в июле температура воды в Амуре была +28 градусов. Рыба зашла из холодных вод Сахалинского залива в лиман и выше Николаевска-на-Амуре не поднялась.
— Получается, только солнце, вода и рыбаки влияют на популяцию лососей?
— Современное представление, от чего зависит численность тех или иных животных, включает два процесса: рождаемость и смертность. На самом деле волны численности больше заложены внутри генетики, в механизмах саморегуляции. Иначе бы выживали все, в том числе и доходяги, уроды, которые могут в дальнейшем негативно отразиться на всей популяции. То, что не должно выживать и давать потомство, должно умереть. И наоборот, когда вид уменьшается, он стремится к воспроизведению. Яркий пример, который не связан с влиянием человека, — суслики. На них никто не охотится, кроме орланов, но их в тундре всегда неравное количество, и есть те же волны высокой и низкой численности.
Сейчас мы должны по Амуру добывать осенней кеты 15-20 тысяч, но на этот период численности накладывается глобальное потепление, многовековое изменение. Южные стада: Амур, Приморье, Сахалин, особенно Япония (там 4-5-кратное снижение), будут идти вниз. Здесь природу не обманешь.
— Что мы, люди, можем сделать, чтобы всем было хорошо: и рыбе, и тем, кто от нее кормится?
— Все уже придумано: нормирование неводов, ограничение районов добычи и тому подобное. Но только нужно той комиссии, которую возглавляет субъект, расставить правильно приоритеты. Что важнее — экономика Николаевского района, которая на 80 процентов базируется на рыболовстве, или социальная составляющая в Нанайском районе, где много коренных малочисленных народов и рыбаков-любителей?
— Националы особенно возмущены, что нарушены их исконные права, в том числе из-за ограничений по орудиям лова, и тем, что всю рыбу якобы отдают на добычу еще в Николаевском районе.
— В прошлом году рыба не пришла в Нанайский район, потому что в 2017-м в районы верхнего течения не зашли ее родители. Прошлым летом в национальные села привезли несколько десятков тонн горбуши. Но социальную напряженность это только усугубило. Сложилось мнение, что им рыбы не надо, и денег им не надо на покупку этой нормы 100 кг. Им нужно разрешение легально находиться на воде и реализовывать свое право. А в Амгуни и в 2017, и в 2021 гг. рыбы было в пределах среднемноголетних. Поэтому, даже если бы мы целиком закрыли промысел на выходе из лимана, она бы на верхи не пошла. Она бы шла, шла, шла и повернула в Амгунь.
— Ходят просто эпические легенды о заездках, которые перегораживают пол-Амура и собирают всю рыбу у лимана. Особенно громко об этом кричат те, кто там не бывал и видел разве что поддельные видео из других регионов.
— Это на самом деле информационная война. Поэтому нам приходится методично разъяснять, что рыбу невозможно правильно разделить по местам нереста директивным документом. Она живет по своим законам и по своему понятию «хоуминга». И гораздо больше, чем заездки — традиционные стационарные орудия лова, которые имеют ряд строгих ограничений по использованию, на нее влияют браконьеры, хоть их и стало меньше после ужесточения законодательства.
— Ваши сотрудники работают в путину на реке. Наверняка, видели разное…
— Я могу сказать о том, что браконьерство находится вне нашей компетенции, а работу фискальных органов, МВД и прочих мы не комментируем. Но, по данным наших наблюдателей и оценкам разницы, сколько рыбы мы учитываем на входе в Амур и когда потом разъезжаемся по нерестилищам, видно, что она очень сильно убывает. Приблизительно в величинах, сопоставимых с реальным промыслом.
— То есть по пути «исчезает» столько же, сколько берут заводы, получившие квоты?
— В последние годы эта величина от пяти до десяти тысяч тонн. Мы считаем, что ее вылавливают. Когда-то больше, когда-то меньше. Столько рыбы приблизительно «исчезает». Видим мы и рефрижераторы по берегам рек, понимаем, почему они там стоят.
— Все-таки есть ли вред в заездках?
— Один из моих руководителей сказал так: «Нет плохих орудий добычи, есть плохая организация промысла». Рыбе без разницы, каким орудием добычи она будет поймана. Главное, чтобы этот процесс был экологичен, а нормировка может снять все негативное влияние орудия. В лимане удобнее заездки, потому что сетями ловить там категорически нельзя, в них попадают осетровые. В реке удобнее сетями.
— К каждой сетке инспектора не приставишь…
— Что такое сеть? Рыбак плывет, ее держит, подъехал инспектор, он отпустил, она уже ничья. Внедрение в 1970-80-х годах капроновых нитей интенсифицировало рыболовство. С одной стороны, мы стали эффективней, проще, дешевле ловить, но, с другой стороны, у нас появилось много слабо контролируемых орудий добычи. Сегодня это десятки тысяч сетей. Каким образом нормировать использование тех или иных орудий добычи — главная задача современной системы регулирования рыболовства.
Любой заездок ставится под конкретные районы. Где канал (самая глубокая часть) подходит ближе к берегу, его достаточно 300-500 метров. Там, где он уходит далеко, надо ставить километр-полтора-два. Мы ежегодно готовим приказ минсельхоза, который говорит: заездки в лимане не больше 1500 метров. Меньше можно. И на каждом — только одна ловушка, так называемая глаголь.
Один ученый сказал: если нужно, то нормировкой мы можем уморить любое орудие добычи. Как это уже сделано с дрифтерным ловом. И сейчас тенденция ихтиологической хозяйственной науки во всем мире — максимальный запрет сетей. Мы фиксируем, что кета измельчала. Конечно, если у нас на всем протяжении Амура ее будут выбирать сетями и крупную изымать, то на нерестилища будет приходить мелкая.
⁃ Уже есть этот эффект? Он необратимый?
— Нет, он обратимый. У нас был запрет на использование сетей в 2020 году, и сразу на рыбоводных заводах отметили: рыба пришла наконец-то нормальных размеров. Не 2,5 кг, а 3,5 кг. Когда мы убираем селективные избирательные орудия лова, тогда, конечно, у нас нет этого процесса изъятия наиболее крупных рыб. Невод все, что в него зашло, там же ячейка мелкая, забирает.
⁃ Рыбодобытчики, которым нужна максимальная и желательно законная прибыль, каким-то образом могут влиять на разрешительные цифры от науки?
— Конечно, чтобы у них были более комфортные условия работы, они отстаивают свои интересы. На всех совещаниях, в рамках работы комиссии при губернаторе. Но мы — отраслевая наука, которая получает финансирование от Росрыболовства, поэтому механизмы давления на нас только эмоциональные. Есть определенная, иногда даже чрезмерная эмоциональность. Что мы не прислушиваемся к ним как отраслевая наука и должны действовать в интересах отрасли. Но у нас есть четкая позиция Федерального закона — это приоритет сохранения биоресурсов перед различным использованием.
⁃ Почему, если сейчас достаточно высокие показатели присутствия рыбы в Хабаровском крае в сравнении с предыдущими периодами, стоит стон, что никогда так мало не было и это конец?
— Наши сотрудники говорят, что в конце 1990-х в районе Хабаровска считалось нормой ловить одну-две штуки за сплав. Потом, в 2000-2005 годы, рыбаки их ловили десятками. Некоторые говорили, даже сотнями. Но это необычайно много для района Хабаровска. Это период высокой численности. И он не может быть вечным. Поэтому мы теперь приходим к средней и низкой численности здесь, наверху, а люди, которые привыкли десять лет ловить десятками, для них уже единицы кажутся катастрофой. Это психология человека, он помнит наиболее яркие события жизни.
Мы сейчас уходим в норму и в низкий предел. И нам кажется, что это уже катастрофа. Но катастрофы никакой нет. Старшие коллеги помнят, что в 1998-99 годах мы на губернаторских комиссиях распределяли 800-900 тонн рыбы по квотам. А в прошлом году — 13 тысяч. В этом году будет в полтора-два раза меньше.
⁃ Денис Владимирович, вы скажите как человек, который здесь живет, а не официальное лицо, ваше отношение к ценообразованию на нашу местную, родную рыбу, которая теперь стоит, как заморский деликатес.
— Скажу, что это полное отсутствие контроля. Мировые тенденции таковы, что водные биоресурсы дороже мяса, просто потому, что большая часть их — экологически чистая, или дикая, или выращена в естественной среде. А практически вся мясная продукция, особенно курица, выращена в искусственных условиях на антибиотиках и менее экологична. У нас в советское время в результате политики внедрения рыбы в рацион («четверг — рыбный день»), дотирования рыбохозяйственной отрасли рыбу, безусловно, удешевляли и делали общедоступной.
Сейчас приходим к общемировым тенденциям. Но у нас помимо рыночной экономики и развития рыбного хозяйства есть еще социально значимые сферы. В первую очередь здравоохранение: здоровье населения, продолжительность жизни. Нам хочется, чтобы здоровое питание было общедоступным. Здесь есть с чем поработать органам исполнительной власти субъектов Федерации. Но по опыту я знаю, что их полномочий в регулировании предпринимателей не всегда хватает. Вижу, что цена на рыбу, икру очень высокая и не только ограничивает большей части населения доступ к этой продукции, но и провоцирует нелегальное потребление. Потому что пенсионерка не пойдёт в магазин покупать кету по 400 рублей за кг, купит с рук. Даже понимая, что рыба не всегда свежая или поймана без соблюдения санитарных норм.
— Но рыбы-то хочется, мы же — дальневосточники!
— Есть положительные тенденции. Например, в 2020 году вступил в силу закон о любительском рыболовстве. Все водные биоресурсы могут добываться свободно и бесплатно разрешенными орудиями в пределах суточной нормы. Единственное, что сети разрешены при любительском рыболовстве только для добычи лососей, то есть кеты и горбуши, на участках, по путевкам. А все остальные — свободно и бесплатно. Любой рыбак-любитель может выйти на Амур. Для этого сделаны большие послабления в правилах рыболовства. Так как запретили добычу пресноводных рыб сетями, то максимально сняли другие ограничения. Власти делают поблажки. Но лососи — это не тот объект, который можно ловить свободно, бесплатно, постоянно, и поэтому такие ограничения.
— Если мы привыкли к хорошему, а природа с нашими аппетитами не справляется, то мы можем помочь друг другу? У краевого правительства большие планы на строительство и модернизацию рыборазводных заводов…
— Заводы — тот инструмент, который при провалах в естественном воспроизводстве может сгладить процесс. Но позиция: удвоим количество заводов и будет нам счастье, не работает. В природе нет прямолинейных зависимостей: выпускаем тысячу мальков — у нас возврат сто тонн, выпускаем две тысячи — возврат двести тонн. Так мы решаем только одну проблему — неблагоприятных условий нереста и рождаемости. Но заводы не решат целую череду проблем, когда рыба уходит в море. То есть рыба одинаково будет гибнуть, что природная, что заводская, в море, если там ей плохо.
— Аквакультура нам поможет?
— Это наше будущее. Так же, как и животноводство. Добыча водных биологических ресурсов стабилизировалась в конце прошлого века на уровне ста миллионов тонн во всем мире. По прогнозам ФАО ООН, уже в 2025 году рыбы будут выращивать больше (сейчас это 80-90 млн тонн), чем ловят. Да, люди предпочитают кальмары, крабы, рыбу определенных видов. Но у нас много других невостребованных объектов: сайка, криль. Из них делают комбикорма для выращивания семги, форели, осетровых, сиговых и даже тех же беспозвоночных.
Россию спасает то, что нам хватает естественных ресурсов. Советский Союз добывал 10-11 миллионов тонн рыбы, сейчас до пяти млн тонн. Мы очень много экспортируем. У нас есть потенциал, большое количество водных объектов. Жесткие климатические условия будут обуславливать меньшую рентабельность заводов, чем во Вьетнаме, Китае. Но это наш потенциал для развития.
— Аквакультурные лососи — дикие или домашние?
— Выращивание тихоокеанских лососей в режиме пастбищной культуры будет более эффективно не в Амуре, а на небольших реках охотоморского, япономорского побережий. Когда на реках, где мало рыбы и нерестилищ, ставим завод, потом рыбу выпускаем, она через 2,3,4, года возвращается на пастбища. Это фактически дикая рыба, мы помогли природе только количеством поголовья.
— Как сегодня живет Хабаровский филиал ВНИРО?
— Бюджетное финансирование у нас стабильное и даже немного увеличивается. Очень много федеральных целевых денег идет на обновление материально-технической базы. За последние три года по целевой субсидии мы восстановили наше научно-исследовательское судно, получили второе из другого региона. Речных научно-исследовательских судов в Хабаровске не было с 1960-х годов.
В прошлом году приобрели современнейшую полевую лабораторию на базе автомобиля КАМАЗ. Внедряется современная техника: беспилотные летательные аппараты, подводные роботы. Мы (ВНИРО) — первое в России (а по некоторым технологиям и в мире) учреждение, где внедряются цифровые технологии, связанные с дистанционным зондированием, геоинформационными технологиями и внедрением беспилотных летательных аппаратов.
Есть проекты расширения нашего филиала, строительства научно-исследовательских станций, возможно, новых судов.
— Признайтесь честно, предлагали вам когда-нибудь взятку и сколько?
— На этот счет у нас в учреждении есть определенные инструкции.
— Много приходится соблюдать инструкций?
— Постоянно. Инструкции и законы для того и пишутся, чтобы их соблюдать.
Елена Романова
