Житель краевого центра Александр Горовой и биробиджанец
Владислав Цап будут экспонировать свои работы некоторое время.
Эта выставка при всей видимой антагонистичности — попытка
взаимопроникновения двух разных миров, с первого взгляда — двух почти
взаимоисключающих художественных высказываний.
С одной стороны — скромно, почти самоуничижительно названные
«Опыты живописи» Александра Горового, с другой — «Еврейские мотивы» Владислава
Цапа. А чего еще ждать от жителя Еврейской автономной области, каких еще
мотивов, даже несмотря на постсоветский
исход евреев из Биробиждажа, сравнимый
по глобальности и последствиям для местечка с исходом Богом избранного народа из Египта?
Земляка приехали поддержать уважаемые и значимые люди из
Биробиджана, даже сам господин Роман
Ледер, глава Биробиджанской еврейской религиозной общины «Фрейд».
Гости Александра Горового, может быть, и не такие
общественно значимые, как у коллеги, так и сам художник гораздо моложе, да и
его работы сложнее для восприятия обыкновенного гражданина Российской
Федерации, чья жизнь не отягощена познанием шедевров мировой художественной
культуры.
— Вы согласитесь со мной, что главное — это
художественность, профессионализм и качество, и тогда можно соединить любое искусство. За год, на
мой взгляд, это самая интересная
выставка двух совершенно разных художников, — считает Татьяна Давыдова,
директор галереи имени А.М. Федотова. – Это разное искусство, разные
взгляды на живопись, более того, разные
поколения. Направлению в живописи, в котором работает Александр Горовой, более ста лет. Слово
«авангард» здесь не подойдет. Владислав Цап свое искусство называет
«ироническим полунаивом». В этих работах
— его детство, юность. Смысл работ и Горового, и Цапа — эмоциональность.
Картины Горового не просто притягивают взгляд, они словно созданы
для медитаций, в них проваливаешься и дальше словно паришь в невесомости,
барахтаясь, как муха в студне чужих Вселенных. Эта живопись полна силы, энергии
и нетоталитарности. Может, из-за
последнего так психовали коммунисты в советское время, пытаясь свернуть весь
этот абстракционизм, подменить примитивнейше-урожайным советским реализмом. Там-то
все понятно: если военачальник, то румяный и человечный, если партократ – то
умный и совсем не Чикатило. А здесь какие образы могут возникнуть у человека,
так и Карлу Марксу в совокупности с дедушкой Лениным неведомо.
Горовой многослоен и
буквально, и метафорически. Как пошутила одна хабаровчанка: «Накидывает
краску, а потом скребет, накидывает и скребет! И так до бесконечности».
— Нормальные
художники рисуют тигров, закат на Амурском утесе, кровавые маки на зеленом лугу,
девок толстомясых, котиков, в конце концов.
Выходят с этим на улицу и продают любительницам живописи, поэзии и
домашнего уюта.
— Хочу сказать, что на самом деле не очень-то и продают.
Собственно, и не очень-то хорошо рисуют. А я занимаюсь тем, что нравится мне.
— На одной из твоих
работ героя ты сознательно состарил. С одной стороны — пластика, поза молодого
человека, а с другой — ощущение морщин…
— Не то чтобы состарил, скорее, это получилось неосознанно.
Это стилизация под парсуну. Был такой жанр в искусстве, когда отходили от традиционной иконописи в 17-18
веках. Это просочилось не специально. А почему просачивается? Я в какой-то степени постмодернист, отталкиваюсь не от жизни, а от изобразительного
искусства. Каждый раз хочется сделать
правильно, а получается как получается, не так, как хотелось бы,
по-своему. Все время хочется сделать
такое: «Ребята! Вот он я! Посмотрите! Удивитесь!». А получается совсем другое.
Главное, что-то выходит, наверное.
— Работы непростые,
многослойные, с интересным сложным цветом.
— Об этом говорят многие, хотя я вижу этот цвет очень
простым. Я, наоборот, хочу добиться простоты и лаконичности, а получается
сложно. Не из-за того, что я этого
специально добиваюсь, а из-за того, что это моя внутренняя сложность.
Я работаю бутафором в
Музыкальном театре. Там мы не художники, там мы исполнители. Художник
тот, кто выдумывает. Поэтому пишу в свободное от работы время, пишу по
ночам, пишу по выходным, пишу урывками. И мне хотелось бы, чтобы то, что
является пока что, по сути,
высокопрофессиональным хобби, заполнило мою жизнь на 24 часа.
— Нет ощущения,
что эти работы – своего рода дверцы в
другую Вселенную?
— Если кто-то так считает, я очень рад. Когда вещи хорошо
получаются, я чувствую, что возвращаюсь к каким-то эмоциям, смутным
воспоминаниям детства и юности.
— Что для тебя
живопись?
— Это, — Александр
Горовой сделал паузу, а потом неожиданно быстро сказал, — бриллиантовая
дорога.
Живопись Цапа, этого
«биробиджанского Шагала», мила, порой
анекдотична до декоративности, конкретна и невероятно сентиментальна.
Биробиджан — еврейское местечко на Дальнем
Востоке, так и не ставшее Землей обетованной, несмотря на все инсинуации
большевиков, уже почти растеряло неповторимый фан. Но кто знает, может, по
ночам оживает памятник Шолом-Алейхему, кстати, авторства Владислава Цапа. А
затем мгновение — и оживают герои великого еврейского писателя, и призрачный
скрипач начинает играть эту вечную «Идиш-маму», а потом и «Тум-балалайку», и другие
еврейские мелодии, лечащие измученные души миллионам страждущих счастья во всем
мире. Разве в этом мире все проходит
бесследно, не оставляя зарубок на сердце? Одни зарубки кровоточат, другие
исходят миррой, и нет в этом единства, как нет его во всем этом подлунном мире.
— Мне уже 60 лет, и пора мечтать о внуках. Если я не работаю, то я просто болею. Но
странность заключается в том, что я не люблю работать, я лентяй. Мне больше
нравится тупо сидеть перед телевизором. Но проходит день, и я без работы начинаю просто физически болеть. Не могу я
без этого. Не люблю работать, но работаю.
— Что такое еврейские
штучки?
— Каждый может понимать по-своему, — чуть призадумался
Владислав Цап. — В одном из понятий есть немного негативного: «Что там у вас за
еврейские штучки!?». Второе. Эта такая
еврейская манера с юмором, немножечко с
несерьезным подходом к делу. Можно и так: серьёзный подход с несерьезным
лицом. Ну и третье: в Биробиджане есть
такой фирменный хмельной напиток.
— Что помогает
выживать?
— Почему выживать? Жить, скорее.
В разговор вклинился разглядывающий работы Владислава Цапа старый
седой еврей с кипой на голове.
— Надежда нам помогает жить, а юмор – выжить.
Юрий Вязанкин
