Гость редакции — Евгений Леонидович Хрустов, генеральный директор компании «Лесные продукты»
— Как руководитель и как владелец, вы, наверно, гордитесь своей компанией?
— Мы организовали свою компанию в трудные 90-е годы и сделали ее достаточно известной на местном рынке. А сейчас она распространяет свою продукцию по всему Дальнему Востоку, присутствует в крупных торговых сетях. Это уже само по себе вызывает гордость.
— Почему, создавая компанию, вы выбрали именно лесные продукты?
— Как продолжение деятельности, которой я всю жизнь занимаюсь. Моя профессия – биолог-охотовед. Лет тридцать назад я работал в промысловых хозяйствах, чей профиль – природные ресурсы, их рациональное использование. То есть продукция охотничьего промысла, переработка дикоросов и меда. Она является основой нашей нынешней финансовой стабильности.
— Дикоросы — это что именно?
— На основе дикоросов мы делаем сиропы из клюквы, брусники, черники, голубики, облепихи, лимонника, шиповника и т.д. Спектр большой, что говорит о закупках продукции не только в Хабаровском крае, мы работаем и с другими регионами, которые специализируются на конкретных ягодах.
Мы выпускаем еще и ягодные десерты, в частности ягодные желе. Делаем соленый папоротник в вакуумной упаковке. Есть также широкий спектр продукции пчеловодства. Традиционно: наш натуральный липовый мед безо всяких добавок. Под таежным цветочным медом у нас идут композиции разных медоносов. Стали делать мед с добавками — сушеной и дробленой брусникой, имбирем, куркумой, грецкими орехами и т.д.
— Почему брусника именно сушеная?
— Если положить сырую ягоду, то мед забродит.
— Такой большой у вас ассортимент?
— 45 наименований. Это не много, но и не мало. У нас достаточно мощное производство. По крайне мере в данном профиле мы — лидеры. И если бы не ограничивал рынок сбыта, то мы могли бы увеличить производство многократно. У нас все механизировано, мы своевременно провели модернизацию.
— В Хабаровск привозят башкирский мед различных названий, с завлекательными добавками. И всегда возникает сомнение: может, это вовсе не мед разных медоносов, а нечто с ароматизаторами и красителями?
— У вас правильные догадки. Во-первых, привозят вовсе не башкирский мед. Эти торгаши пользуются чужим раскрученным брендом. Работают полулегально. Если вы заметили, они торгуют на ярмарках.
— Да. В торговых сетях такого меда нет.
— Если бы они предложили сетям свой мед, с них потребовали бы определенный пакет документов. Мед — продукт животного происхождения. Он отслеживается от пасеки до конечного потребителя (в виде торговой точки) через государственную систему «Меркурий».
— Вы работаете в этой системе?
— Да. Мы работаем прозрачно: можно посмотреть, у какого пчеловода мед куплен, как он переработан и куда продан. «Башкирцы» работают пять дней в одном месте, пять в другом, кочуя по городам всей России. Срок в пять дней позволяет им не предоставлять документы по системе «Меркурий». Они освобождены еще и от использования кассовых аппаратов. Такая система действует по всей стране, ничего общего не имея с Башкирией.
— Может, хотя бы качество их меда приемлемо?
— Как только они появились в нашем регионе, мы сделали закупку и провели анализ. Оказался дешевый подсолнечниковый мед с различными ароматизаторами.
— А цены бешеные, по две тысячи рублей за килограмм!
— Бешеными ценами они подчеркивают якобы ценность своего продукта. Это маркетинговый ход — нацеленность на тех людей, которые хотят нечто эксклюзивное, не вникая в сущность покупки. Масштабная афера в рамках всей России.
— Неужели нельзя ее остановить?
— Там юридически подкованные спецы, которые пользуются лазейками в законодательстве. Это проблема. Но учитывая беззубость наших контролирующих органов, которые часто просто уходят от решения вопросов…
— Как можно уйти, если ситуация явная?
— Запросто! Дескать, это малое предприятие, которое не имеем права проверять… Или: это компетенция не нашего органа… Случаются временные победы, например, из Еврейской области в прошлом году их выперли, учитывая мнение пчеловодов. Но пока проблема не решена, люди должны понимать, что они покупают и у кого.
— Должны, но не понимают. Особенно пожилые.
— На них и рассчитано. «Попробуйте! Купите, дадим бесплатно баночку меда в подарок». Да, ароматизаторы делают чудеса. А с истинными башкирскими пасечниками и компаниями я общаюсь напрямую — они работают честно, открыто и мед у них действительно хороший.
— Была телепередача о качестве меда в Москве. В проверенных торговых точках только треть его оказалась натуральной, остальное — фальсификат.
— Роскачество старается выявлять некачественные продукты. Я бы не назвал такой мед полным фальсификатом. Есть мед с недорогих медоносов. Есть дорогие сорта меда. Например, получить подсолнечниковый мед просто — поставил пасеку у бескрайнего поля, и все! А чтобы собрать дальневосточный липовый мед, надо потрудиться с кочевкой. Затраты разные. В Приморье есть уникальный медонос — диморфант. Собранный с него мед относится к дорогим сортам. Что делают хитрецы? Берут дешевый мед, добавляют в него чуть-чуть, например, липового и называют липовым. Это мед с более высокой ценой, но не липовый.
— У нас тоже есть такая проблема?
— А где ее нет? Она везде, потому что нет жесткого контроля.
— Как определить соответствие качества и названия меда?
— Только под микроскопом. По наличию определенного процента пыльцы соответствующего названию меда растения. Есть такая методика. Но так никто не проверяет. Мы пытались обратиться в Роспотребнадзор, нас послали в Россельхознадзор, а там нас послали еще дальше…
— А что вы хотели?! Традиционная схема отфутболивания. Широко распространено мнение, якобы, пчеловоды мешками скармливают сахар пчелам, получая дешевый мед.
— С какой целью это делается? По технологии пчеловодства это нормальный способ закормить пчел в зиму. Особенно в лесной зоне, когда осенью пчелы заготавливают для зимовки падевый мед.
— Народ его почему-то не приветствует.
— И зря. В отличие от цветочного, у падевого меда больше минеральных веществ. Человеку это полезно, а для пчел пагубно. Поэтому требуется откачать падевый мед и дать пчелам возможность переработать сахар.
Если же пасеку содержать на сахаре, то пчелы его переработают. Это будет мед, но без тех полезных веществ, которые дает природа. Однако не надо грешить на пчеловодов. Закупать мало сахара нет смысла, а если много, то зачем тратить деньги, когда пчелы собирают нектар с бесплатных медоносов?!
Фальсификат делают, как правило, не пчеловоды. Есть дельцы, продающие густой сахарный сироп с добавкой небольшого количества меда. Их летом немало у дорог, особенно в северных районах. Поэтому не покупайте мед на дорогах! К сожалению, таков наш нецивилизованный рынок. В других странах такое не позволяется.
— Появился некий новый продукт под названием крем-мед.
— Это давно известный продукт, только он не был распространен. Наша компания выпускает крем-мед. Есть методика его производства на промышленной основе. Он делается только из натурального меда, без добавок. Покупателям нравится.
— Когда вы закупаете мед, как проверяете его качество?
— У нас очень жесткий контроль качества, поэтому многие пчеловоды недовольны нашей работой. К сожалению, все пчеловоды не обращают внимания на качество меда, стремясь получить его как можно больше. Мед – это нектар растений. Это достаточно жидкий продукт. Чтобы он стал качественным медом, который долго хранится, пчелы многократно его перерабатывают в улье, удаляя лишнюю влагу. В подтверждение окончания такой работы пчелы запечатывают соты. Тогда влажность меда будет 17-18 процентов. Такой мед не забродит. Это настоящий мед. Но для этого нужно определенное время. А пчеловодам его не хватает.
Наследие советского прошлого: стахановцы давали вал, а не качество. И пчеловодческие совхозы тогда тоже стимулировали: давайте больше продукции! Поэтому на Дальнем Востоке производится много сырого меда. Еще у нас в основном липовый мед, и пчеловоды стремятся за две-три недели, пока цветет липа, собрать его как можно больше. Поэтому первый показатель качества меда — его влажность. А у нас ГОСТ достаточно мягкий. Допустим, европейский стандарт не пропускает 20-процентную влажность, а наш пропускает. Это создает нам сложности с выходом на международные рынки. А пчеловоды порой везут нам мед в 23-26 процентов влажности, который однозначно забродит. Поэтому первый наш барьер при проверке — это контроль на влажность.
— Разве нельзя выпарить лишнюю влагу?
— Так и делают — прогревают. В таком случае есть другой показатель качества — содержание в меде вещества, которое показывает, что мед грели. Мы его тоже проверяем. И третий показатель: пчелы перерабатывают мед с помощью своих ферментов. Их наличие говорит о натуральности продукта.
Но, кроме того, мы, как производственная компания, обязаны выполнять требования и Таможенного союза, и законов о безопасности пищевых продуктов. Поэтому у нас внедрена система безопасности международного образца. Еще мы пользуемся контролем независимых лабораторий. Раз в квартал отправляем продукцию на проверку в сертифицированную компанию, чтобы получить независимые показатели.
— Такая есть в Хабаровске?
— Есть такая лаборатория при краевом Управлении ветеринарии. И еще: раз в квартал мы проводим контроль уже готовой продукции. Благодаря таким стандартам мы выпускаем гарантированно качественную продукцию.
— Все ли пчеловоды придерживаются таких требований? Со многими ли вы работаете?
— Пчеловодов в нашем крае сверхдостаточно. Но работаем мы лишь с некоторыми. У нас ярко высветилась проблема в связи с попыткой выйти на международные рынки. С одной стороны, в крае много меда. А с другой стороны, в крае нет товарной продукции, которая соответствовала бы определенным требованиям качества.
В советское время в Хабаровском крае и ЕАО было 11 специализированных пчеловодческих совхозов. Сейчас в стране 98 процентов пчеловодческой продукции дают небольшие частные пасеки. Обеспечить технологию, качество и его контроль на таких пасеках нереально. Поэтому Россия не может выйти на международные рынки в больших масштабах. Она находится на 34 месте по объемам экспорта меда.
— А кто на первом?
— Китай. Он в 2020 году поставил 110 тысяч тонн меда. На втором месте Украина — 81 тысяча тонн. Они резко вышли на такой рубеж, поскольку еще двадцать лет назад задумались о том, что продукция должна соответствовать мировым требованиям.
— А Россия?
— Россия поставила на международные рынки 2,3 тысячи тонн меда.
— О-ё-ё-ё! Какая огромная разница!
— Все потому, что не умеем произвести товарный продукт, соответствующий по цене и качеству требованиям международных рынков. Наша страна в 2014 году только начала выходить на экспорт меда. Наш первый покупатель — Китай. В 2015 году поставили туда 3,5 тысячи тонн. Это был рекорд для страны! Но Китай быстро разобрался в качестве нашего меда, потому что он — мировой экспортер, его приучили соблюдать требования. Там есть и некачественная продукция, но на экспорт там делают качественную. И встал вопрос вообще о запрете ввоза российского меда. Ведь у нас не было такого важного показателя, который соблюдает весь мир, как наличие антибиотиков в меде.
— Простите, откуда им там быть?
— Из лекарственных препаратов, которыми делают профилактику или лечат пчел. Их следует грамотно применять. А у нас за этим не было контроля, наши ГОСТы их не предусматривали. У нас даже лабораторий таких не было. И только в 2017 году стали задумываться о создании лабораторий по проверке антибиотиков во всех животноводческих продуктах. В том же году Россия вступила в ассоциацию, которая позволяет принимать наши анализы другим международным лабораториям.
— Кто-то из пчеловодов сетовал: дескать, экспорт меда невозможен, так как надо регулярно отправлять образцы в лабораторию аж в Новосибирск.
— В Хабаровском крае достаточно быстро появилась лаборатория при краевом Управлении ветеринарии. Купили оборудование примерно на 36 миллионов рублей. Это в какой-то мере благодаря и нашим усилиям: если хотим работать на экспорт, то должно быть и наше соучастие. Но помимо оборудования надо еще пройти аккредитацию методик на исследования. Большинство анализов хабаровская лаборатория уже делает. Но некоторые приходится делать и в Новосибирске, и в Барнауле. Слава богу, хоть так. Начиная экспорт, мы отправляли образцы аж в Белоруссию!
Этот процесс только начался. Страна, наконец, поняла, что экспорт — не так просто. Чуть позднее появился национальный проект по развитию экспорта. Дескать, надо не только нефть и лес экспортировать, но и продукты. Объявили о создании российской сети контрольных лабораторий. Процесс идет. Но, как всегда, через пень-колоду. Вместо того чтобы дать возможность развиваться местным лабораториям, федеральный Россельхознадзор решил, что такие лаборатории должны быть только в его ведомстве.
— А как же иначе, если запахло хорошими деньгами?!
— Россельхознадзор начал просто душить уже созданные региональные лаборатории. И наш краевой Россельхознадзор пытался в прошлом году прибрать лабораторию ветеринарного управления к себе.
— И прибрал?
— Нет. Отстояли.
— Кто вступился?
— Общественность. Я, как член Народного совета при губернаторе края, обращался к Михаилу Владимировичу Дегтяреву по этому вопросу. По крайне мере, отступились. Не знаю, надолго ли?
— Вы вспомнили про пчелосовхозы, где были и технология, и контроль. А что делать с мелкими пасеками? Объединять?
— Другого пути нет! Только крупное производство обеспечивает качество и себестоимость продукции. Его форма может быть разной. Пусть будут пасеки, но крупные, или кооперативы, где приемлема механизация труда.
— Но у нас такого и в мыслях нет?
— Российская проблема в том, что пчеловодам невыгодно выходить из тени. Сейчас производство меда освобождено от всех налогов. Если пчеловод зарегистрируется как предприниматель, то следует платить налоги. А не хочется! Потому этот сектор в тени. И вытащить пчеловодов оттуда пока нереально.
— Ваша компания требует качество. Торговые сети требуют пакет документов по качеству. А пчеловодов все больше. И меда все больше. Куда же его сбывать?
— Это проблема. Пчеловоды поднимают крик: помогите продать мед! А как его продать, если он не соответствует по качеству и по цене? Например, Украина продает мед на мировом рынке максимум по два доллара за килограмм. И его охотно берут. А наши пчеловоды хотят, чтобы их непроверенный и некачественный мед покупали по 300-400 рублей за килограмм. К сожалению, дальневосточный мед даже в центральной части России продать трудно — там своего хватает, и он там дешевле. Мы реализуем дальневосточный мед только в дальневосточной зоне, в других он не проходит по цене.
— Почему цена хабаровского меда 300-400 рублей за килограмм? Причем везде в крае.
— А кто считает его себестоимость? Никто. Молва разносит цену. Но давайте подумаем. Чтобы получить молоко, надо иметь сарай и корову, ухаживать за ней, кормить-поить и т.д. Частник продаст вам молоко пусть даже по 100 рублей за литр. А пчеловод сено не косит, навоз не убирает, только «доит» пчел. И цена меда 400 рублей. Разве соизмеримо?!
Мы стараемся разъяснять это пчеловодам. И помогать им, поскольку наша компания заинтересована. Не будет сырьевой базы, чем нам заниматься? В рамках своего предприятия создали «Дальневосточный пчелоцентр», где делаем вощину.
— Это же редкое производство!
— В крае наше предприятие — единственное. Дальше. Бывшей системы «Пчелопрома» давно нет, но есть мелкие предприятия, выпускающие пчеловодческий инвентарь. Мы его закупаем оптом и через свой центр реализуем. Еще с этого года запускаем производство ульев.
— Но их ведь тоже никто у нас не делает?
— Делают в частном порядке, разные модели, но мало.
— Разве модель улья имеет значение?
— Я изучал вопрос, какими должны быть ульи на промышленных пасеках. В том числе у лидеров, которыми считаются Канада и США. Ездил на Алтай. Посещал семейную пасеку, где шесть человек обслуживают 1500 пчелосемей.
— Это много!
— Много. Пасека на загляденье! Унифицированные ульи и рамки. Механизированная откачка меда и т.д. Поэтому мы начали выпускать ульи по определенному стандарту.
— И здесь надо сказать: опять возникла проблема.
— Конечно! Мы купили импортное оборудование в магазине, позволяющее открыть модельное производство. Чтобы перейти от модельного к серийному выпуску, нужно промышленное оборудование. А в России нет оборудования по деревообработке, его никто не выпускает. Приемлемое по цене и качеству мы нашли в Китае, который выпускает его по лицензии США. Но чтобы купить, мы стояли два месяца в очереди!
— Бог мой! Есть лесная страна, но нет оборудования по деревообработке! Дожили…
— Вообще-то в стране нет никакого оборудования. Старые заводы закрыты, новых нет. И если говорить о политике, то у меня вопрос: когда в стране начнут хотя бы говорить о стратегии по развитию производства? Есть стратегия по раздаче денег, но мы не даем людям возможности зарабатывать деньги. Это как понимать?
— Вернемся из политики к вашему предприятию. В прошлом веке по линии прибрежной торговли Япония активно закупала дальневосточный папоротник. Что сейчас?
— Да, Япония благодаря той торговле научила нас кушать папоротник. Госпромхозы, коопзверопромхозы поставляли его туда в огромных объемах. Потом они закрылись. Наше предприятие было последним, которое еще делало поставки.
— И что случилось?
— Японцам стало неинтересно брать дальневосточный папоротник. Заготовка из системной перешла к неорганизованным частникам. Произошло удорожание труда. Мы сильно подчистили свои плантации. И японцы переключились на Алтай, там берут те же объемы папоротника, который раньше брали на Дальнем Востоке. Чем там лучше? Там много дорог, много сельского населения, дешевле соль. Там сохранились хозяйства, которые поставляют в Японию по тысяче тонн готовой продукции.
— Жаль… Была такая хорошая экспортная позиция.
— Это объективно. Часть папоротника мы тоже берем на Алтае.
— Вы???
— Нам требуется много сырья. Половину мы здесь закупаем. Но мы тоже не глупее японцев… Если он там лучше и дешевле.
— Вы делаете только соленый папоротник?
— Мы остановились на расфасованном в вакуумную упаковку папоротнике, который прошел, как положено, два посола.
— Интересно, а как положено?
— Многие не понимают, как и для чего все делается. При первом посоле папоротник засыпается солью и ставится под приличный гнет, чтобы пустил сок. Соль вытягивает элементы, которые придают горечь. Папоротник сплющивается. При втором посоле снимается груз, заливается новый очень крепкий (25-процентный) тузлук. Папоротник его впитывает, набухает. Каждый посол длится не меньше 25 суток. Потом его раскладывают в потребительскую тару и заливают новым чистым тузлуком. В целом на килограмм папоротника уходит килограмм соли.
— В домашних условиях так никто не делает!
— В домашних условиях хозяин — барин. Вообще, папоротнику без разницы: минус тридцать или плюс тридцать градусов. Ему не требуются особые условия хранения. Он не должен портиться. Но если технология нарушена, то он, что называется, поплывет — будет разлагаться клетчатка.
— Вам не кажется, что папоротник у россиян не в чести?
— Вкус папоротника знают только дальневосточники. На Алтае его не понимают и не едят. У нас он занимает определенное место в дальневосточной кухне. Для русского человека это не традиционный продукт питания. Хотя вкусный и — главное! — полезный. И мы его производим столько, сколько позволяет внутренний спрос.
— Можно ли экспортировать ваши сиропы, желе и прочие сладости?
— Надо понимать кухню других народов. Например, россияне пьют чай с вареньем, с медом. А китайцы не пьют чай с вареньем и с медом. Они пьют зеленый чай безо всяких сладостей. И вообще сладости у них не в чести.
— Непонятно: почему вдруг вы начали производство сиропов?
— Это не традиционный продукт, но наша компания вывела его в торговые сети. Его же можно употреблять не ложками, а использовать как концентрат для изготовления напитков. Грех не делать такой продукт в стране, где множество лесных ягод. Тем более что в России уже сформировались центры, которые занимаются заготовкой. Скажем, брусника — ягода северная, у нас ее немного, а в Вологодской области много. Облепиха на Алтае, голубика в Читинской области и т.д.
— Вы не сказали про Дальний Восток.
— Дальний Восток — это пока хиреющий регион. Нет достаточного количества людей, которые могли бы работать. И нет достаточного количества людей, которые могли бы покупать. Отток населения продолжается. По Дальнему Востоку нужны кардинальные меры, а не популистские типа «дальневосточного гектара». Все речи о внимании к нашему региону декларативны, системных и продуманных мер пока нет. Только Жириновский здраво предлагает освободить весь Дальний Восток от всех налогов. Но кто его слушает?
— А зачем вы пошли в Народный совет при губернаторе края?
— Меня выдвинуло краевое Управление ветеринарии. Наверно, потому что вхожу в общественный совет при этом управлении. И я решил: почему нет? Проблемы на площадях не решают.
— Какую проблему вы надеетесь решить?
— Мое намерение опять же связано с медом. Мед есть дешевый и дорогой. Скажем, мед новозеландского дерева манука самый суперценный и самый дорогой в мире — 23 доллара за килограмм. Цена вьетнамского меда — 1,7 доллара за килограмм. Из дальневосточных на мировом рынке ценится только липовый мед. А массивы липовых лесов только в Башкирии, Чувашии, в Приморье, в Хабаровском крае и Амурской области.
Раньше власть это понимала. Выделялись территории, где рубки липы запрещались. Но в 2006 году вышел в свет Лесной кодекс, по которому федералы забрали себе все права распоряжения лесами. И охрану сняли. Рубите все подряд! Первым под топор попал дальневосточный кедр. Огромный массив его был вдоль реки Бикин, где сходятся Хабаровский край с Приморским. Там уже заходили корейские компании… Но благодаря общественности кедр удалось отстоять, его ввели в список пород, запрещенных к массовой рубке.
— А липу рубить можно до сих пор?
— Да. Нам говорят: это же сорное растение! Липа охране не подлежит. Тревогу бьет Приморье. Мое желание такое же: чтобы прекратили неконтролируемую рубку липы как особого дальневосточного медоноса. Эта проблема и была заявлена на Народном совете.
— Вас услышали?
— Услышали. Первый шаг — сохранить липу вокруг существующих пасек. Сейчас общественные пчеловодческие организации края при поддержке Всемирного фонда защиты дикой природы проводят их картирование. Вторым шагом станет предложение внести липу в список пород деревьев, запрещенных к рубке.
— Чем закончим разговор?
— Я родился на Алтае, учился в Иркутске, работал в Магадане, но меня всегда тянул Дальний Восток. Это уникальный регион. Здесь уникальная природа. Такого содружества в мире флоры и фауны нет нигде на земном шаре. Это главная ценность, а не экспорт леса или угля. Надо бережнее относиться к тем неповторимым ценностям, которые создала здесь природа.
Раиса Целобанова
