Сегодня гость редакции — Евгений Петрович Шапиро, главный врач краевого клинического центра онкологии министерства здравоохранения Хабаровского края, кандидат медицинских наук.
— Сколько лет вы в своей профессии?
— С 1981 года. Получается 41 год.
— Насколько помнится, вы ведь причастны к строительству онкоцентра, который возглавили через 18 лет.
— Строительство онкоцентра началось в 2002 году. Главным врачом строящегося обьекта был Сергей Петрович Колушкин, который трагически погиб в 2003 году. Я в тот момент являлся заместителем главного врача по хирургии городской больницы № 10 и руководителем центра, в котором работали выдающиеся хирурги, гинекологи и урологи. Уникальность центра заключалась в огромном объеме выполняемой работы и применяемых технологиях. В 2003 году мне поступило предложение возглавить строящееся учреждение. Первую очередь стройки я завершил. Но подписал документ о приеме объекта только через полгода, потребовавшихся для ликвидации дефектов строительства. А вторую очередь стройки было невозможно принять по той же причине…
— Вот как? А тогда об этом не говорилось…
— Из истории онкоцентра о многом никогда и нигде не говорилось. Взять хотя бы такие факты. Когда планировалось его строительство, краевая власть обратилась к главному онкологу страны, академику Чиссову Валерию Ивановичу, чтобы определиться с потребностью в койках. По информации о заболеваемости, о количестве населения в крае и прочих данных получалось, что необходимо строить онкоцентр на 750 коек. Был сделан хороший проект, но уже на 500 коек, а в итоге их оказалось менее 300. Вот так чиновник может просто росчерком пера уничтожить необходимое. В данном случае в первую очередь 200 коек. Кроме того, вместо семи этажей корпуса сделать пять, а вместо пяти этажей другого корпуса сделать три. Было допущено множество других нарушений.
Когда строился онкоцентр, в Хабаровске уже было 202 онкологических койки. В третьей больнице в онкологическом отделении делались практически все хирургические операции. А когда сдали новый онкоцентр, то он принципиально ничего не решал.
— То есть все названные и неназванные нарушения, неувязки и нестыковки существуют и по сей день?
— Да, такая проблема в онкоцентре существует до сих пор — это огромные структурные перекосы. Получился огромный хозяйственный комплекс и скромный лечебный блок, хотя должно быть наоборот…
— Разве так можно было, ведь строился новый комплекс…
— Кто вам такое сказал?! Тогда газета «Тихоокеанская звезда» однажды написала: «Не дожидаясь проекта, строители стали переделывать старые здания военных казарм в комфортабельные палаты.» Вот это была правда. То есть с самого начала под онкоцентр была заложена большая мина.
— Полтора года назад заместитель председателя правительства края Евгений Никонов назначил вас главным врачом в онкоцентр, подноготную которого вы прекрасно знали. Как вы восприняли это назначение?
— Наверно, поэтому я и согласился. В свое время ведь я не довел то, что хотел, до конца. Я знаю все, что там есть, — все недостатки и все достоинства.
— Какие ваши первичные задачи?
— Чтобы пролечить всех больных, нужно ускорить процесс. А чтобы ускорить, нужно постараться хирургические операции перевести на эндоскопический доступ, который давно во всем мире выполняется при онкологических патологиях. В 1999 году я первым в нашей стране стал делать эндоскопические операции при раке эндометрия. При переходе в онкоцентр в 2003 году мною приобретена технология (маркировка радиоактивными элементами и специальным красителем лимфоузлов, поражаемых при данной локализации рака в первую очередь — так называемые детекторы), которой еще не было в нашей стране. Она позволяла женщинам при раке молочной железы избежать калечащих операций. Все это было благополучно забыто, те же детекторы не использовались. Все эти годы они были позабыты на складе. В 2020 году, вернувшись в онкоцентр, мы обнаружили данное оборудование и возродили технологию. Но в 2003 году мы могли бы быть первыми в стране, а теперь стали равными среди многих.
— Интересно, почему тогда были первыми?
— Тогда в онкоцентр пришли работать романтики — люди, которые очень многое умели, многое делали и которым хотелось сделать так, чтобы наша краевая онкология была классной.
— Что мешает сейчас?
— Жизнь в условиях банального финансирования по фонду обязательного медицинского страхования. У нас все хирургическое лечение убыточное. Химиотерапия чуть-чуть выходит за минус. Радиология стала немного приносить прибыль. Сейчас главное — экономика, а не романтика.
— А платные операции у вас есть?
— Единичные. Наши хирурги выполняют реконструкцию имплантами после операций на молочной железе. У нас в качестве платных источников финансирования есть только два объекта. Это пансионат для приезжающих из районов, но два минувших года его занимала 10-я больница под размещение инфекционных больных. Второй объект, построенный в 2012 году — ПЭТ-центр, где мы делаем препараты для федерального дальневосточного университета во Владивостоке, в котором выполняются исследования для больных Приморского края.
— А совсем недавно опять хлопали в ладоши по поводу получения онкоцентром некоего нового оборудования. Стало быть, вы двигаетесь к более высокому уровню?
— Онкоцентр включился в очередную государственную программу по приобретению оборудования за федеральные деньги. Эта программа для всех региональных онкоцентров. Нам было выделено 198 миллионов рублей. Оборудование пришло, оно было установлено в срок. Оно импортное. Это линейный ускоритель. Он пока единственный в стране в такой комплектации.
— Чем новое оборудование полезно для пациентов?
— Представьте весь сеанс облучения раковой опухоли. Он теперь выполняется на мощном высокоскоростном оборудовании в составе с компьютерным томографом, который позволяет делать мгновенное позиционирование больного и проводить лучевое лечение с высокой точностью и минимальным повреждением здоровых тканей.
— А в чем отличие от прежних сеансов облучения?
— В скорости. Раньше ее не доставало. То есть мы сейчас за день (если это две смены) можем провести через данную процедуру сто больных. Это вполне достаточное количество, чтобы решить многие проблемы.
— Будут ли другие поставки нового оборудования?
— В этом году мы покупаем оборудование на 235 миллионов рублей по этой же программе развития здравоохранения в стране. Чтобы увеличить оборот лечения больных, мы покупаем пять эндоскопических стоек.
— А у вас есть одна.
— У нас есть две такие стойки, хотя действуют семь операционных. То есть будет по одной эндоскопической стойке в каждой операционной.
— Что это даст?
— Это даст возможность оперировать больных с минимальной травмой и максимальной точностью работы хирурга. Все эндоскопические операции более сложны для хирурга, для анестезиолога, но более оптимальны для больных. Врачи должны работать очень четко, очень грамотно. Операции выполняются с использованием мониторов с высоким разрешением, что позволяет врачу разглядеть такие подробности, которые невозможно увидеть при открытой операции. Это дает лучший результат.
— Стало быть, будет меньше полостных операций. Так?
— Да. И за счет этого можно будет повысить эффективность лечения. В добавок к этому мы покупаем еще и ангиограф, то есть будет рентген-хирургическая операционная. И это тоже позволит решить многие вопросы. Еще мы покупаем шесть наркозно-дыхательных аппаратов. Вся эта техника позволит пролечить гораздо больше пациентов с лучшим результатом и высокой точностью.
— Хорошо. А какая потребность у онкоцентра в обновлении оборудования?
— Проблема не в обновлении — оно будет, а в дефиците расходных материалов. Такой пример. Во время операции с применением эндоскопической стойки используются специальные индивидуальные фильтры, которые идут в комплекте и которых хватает хирургу всего на три дня. Дальше следует остановка лечения и простой оборудования.
— Как так? Разве нельзя просто купить необходимое количество фильтров?
— Просто — нельзя. Купить напрямую я не могу. Купить можно только по 44-му федеральному закону. При этом купить можно только после установки эндоскопической стойки. А после ее установки и проведения процедуры покупки по конкурсу сколько пройдет времени?
— Немало.
— Вот это все время новое оборудование будет простаивать в ожидании фильтров.
— Боже, какая нелепость!!!
— И еще: помимо фильтров нам надо покупать специальный инструментарий, которым можно работать на данном оборудовании, — по той же схеме, по тому же закону.
— И краевая власть вам здесь не поможет.
— Слава богу, у нас за долгие годы впервые в ранге заместителя председателя правительства края работает человек, который хорошо разбирается в медицине. До этого данный пост все время занимали люди, далекие от медицинской деятельности: инженеры, архитекторы, юристы, экономисты …
— То есть вы делаете комплимент Никонову?
— Да. А что в этом особенного, если у Евгения Леонидовича Никонова свежее видение ситуации, если он понимает, что требуется делать? У нас наконец-то хороший министр здравоохранения края. Я вам честно говорю: Юрий Яковлевич Бойченко — человек знающий, интеллигентный, порядочный.
— Замечательно! При назначении Никонов ставил вам задачу улучшить маршрутизацию в онкоцентре. Что это такое и удается ли ее улучшение?
— Удается, но в определенной мере. Например, мы сократили те койко-дни, которые увеличивали время пребывания больных в онкоцентре из-за того, что не было своевременных результатов по морфологии. Это самое главное. Как только мы стали вовремя получать морфологические данные, так сразу же проводим консилиум и, соответственно, без задержки выписываем больных.
— Как вам удалось?
— Потому что я пригласил в онкоцентр и создал условия работы для кафедры морфологии медуниверситета, которая до этого находилась в железнодорожной больнице. В их распоряжении самое новейшее оборудование: сканирующие микроскопы, которые позволяют оценивать гистологический препарат на большом экране; вариант искусственного интеллекта, который способен в скрининговом режиме выделить подозрительные участки гистологического среза для дальнейшего осмотра врачом-экспертом; оборудование для иммунногистохимического анализа. Такого оборудования нет ни у кого до самого Урала. Там рутинного человеческого действия практически не остается, то есть диагноз не зависит от человеческого фактора.
— Выходит, что задача, которую вам ставили — сделать диагностику доступнее — таким образом решается?
— Да. Но частично.
— Проблема была не только в этом?
— Вторая проблема — малое количество коек, что не обеспечивает потребности края даже без учета больных из других территорий.
— Но коек-то не добавишь.
— Добавить можно, например, путем рационального использования койки. Проанализировав работу онкоцентра, мы практически всех больных Хабаровска, получающих лучевую терапию, перевели на дневной стационар. На полном стационаре остались только приезжие больные из районов и других регионов. Это позволило сэкономить достаточные площади, чтобы из операционного корпуса перевести в этот корпус химиотерапевтическое отделение. Я планировал провести перемещение всех отделений таким образом, чтобы освободить место для строительства трех новых операционных. Так увеличился бы оборот койки, мы лечили бы большее количество больных. Это должно было случиться еще в марте 2022 года, но строители подвели нас с ремонтом…
Кроме того, за последние двенадцать лет разрушено полностью амбулаторное звено в районах Хабаровского края. Потребуется не менее семи лет (при хорошей плановой работе и при грамотном управлении), чтобы его восстановить. Чтобы так не произошло, есть нормальное решение. На территории онкоцентра построить высокопроходной диагностический центр, куда могут приезжать люди со всего края, быстро проходить обследование, получать результат и делиться на два потока. Первый поток: люди с онкологическим заболеванием остаются на лечение у нас. Второй поток: люди с выявленными другими заболеваниями уходят в первую краевую больницу.
— Что-то из такой идеи уже получается?
— На данный инвестпроект нашлись инвесторы. Они уже вышли на подачу концессионного соглашения. Они будут строить и оснащать центр на тех условиях, о которых мы договорились. На днях на нашем уровне произошло согласование документа о возможности выделения земельного участка под строительство. Проект уже есть. Я надеюсь, через три года центр будет сдан.
— Если это частная стройка, то диагностический центр будет с платными услугами?
— Нет, в рамках концессии за услуги пациентам будет платить ФОМС.
— И сколько пациентов он сможет принимать в течение года?
— Вопрос ставится так, чтобы в данном центре ориентировочно обслуживалось до 40 тысяч пациентов в год.
— Что еще вас беспокоит?
— У нас должен был строиться протонный центр.
— О нем в свое время много говорили…
— Было дело. Для него уже была выделена земля. Но ситуация сложилась иначе. Те подрядчики, которые изначально заходили на эту стройку, после кризиса отказались от проекта, сказав, что не смогут его осилить. Оборудование протонного центра стоит гигантских денег, оно импортное, и не понятно, как все сложится в дальнейшем.
— Значит, проект остановлен?
— Нет. К нам пришли представители всемирно известного Национального исследовательского центра «Курчатовский институт».
— Неужели сами пришли?
— Да, сами. Они весьма заинтересовались нами, поскольку у нас кроме ПЭТ-центра есть еще радиоизотопная лаборатория. Мы поговорили, прояснили интересы обеих сторон. Затем они получили согласие полпреда Юрия Петровича Трутнева. И они уже подали заявку на создание центра на условиях частной коммерческой инициативы. По планам в следующем году мы приступим к строительству дополнительной радиоизотопной лаборатории, где будет лечение онкозаболеваний препаратами для приема внутрь. Причем, большую часть препаратов они будут изготавливать на месте. У нас есть для этого все условия. То есть мы получим нормальный центр ядерной медицины с радиоизотопной лабораторией, ПЭТ-центром и прочим необходимым.
— А кадры? Специалисты есть?
— Да.
— То есть больных, которых отправляли в Москву, в Санкт-Петербург и другие современные центры онкологической помощи, можно будет с тем же успехом лечить в Хабаровске?
— Совершенно верно. У нас сейчас, например, огромная очередь на радиоизотопное лечение, а есть всего лишь одна палата, которую мы немного переделали, где попробуем установить еще одну койку. Но это не решает проблему. Ее решит строительство на условиях частной коммерческой инициативы (о котором мы говорили ранее), когда еще добавится 8-10 коек, что позволит ликвидировать все очереди, и люди всего Дальнего Востока будут получать лечение тогда, когда им потребуется. И я еще раз повторю, что, к сожалению, наш онкоцентр был сделан не так, как планировалось и как требовалось.
— Назовите несколько цифр, характеризующих объемы работы вашего центра: сколько находится больных на учете и т.д.
— У нас смертность с начала 2000 года держится на одном уровне. На учете сейчас больше 36 тысяч больных. Идет определенное накопление пациентов, примерно по 35 процентов каждый год. И это главный показатель того, что мы лечим хорошо. То есть больных пролечили, они не умирают и остаются у нас на учете. По стране средняя цифра онкобольных по отношению ко всему населению 2,6 процента, по Хабаровскому краю 2,8.
— При слове «онкология» почему-то сразу возникает страх. А у вас?
— К сожалению, мы все когда-то умрем, так или иначе. Господь не дал нам бесконечную жизнь. При наличии ранней диагностики и эффективного лечения данный термин не должен вызывать страх.
К вопросу о ранней диагностике. Хотел бы сказать о появившейся у нас возможности качественной диагностики рака шейки матки путем проведения жидкостной цитологии в комбинации с детекцией вируса папилломы человека. Проблема актуальна тем, что поражает молодых женщин, а это наш репродуктивный потенциал.
— Здравоохранение в Хабаровском крае — это что? Дырявый таз, лодка с одним веслом, боевой корабль?.. Как вы оцените? Какой образ выберете?
— В 2009-2012 годах здравоохранение Хабаровска считалось лучшим в стране среди городов с населением меньше миллиона человек. Была программа, по которой отремонтировали все поликлиники, оснастили их оборудованием. До 2020 года планировалась вторая программа реновации. То есть было намечено строительство новых поликлиник в новых микрорайонах. Но в 2012 году все было сломано. По распоряжению российского правительства муниципальное здравоохранение тогда передали регионам. Все эффективные программы, в том числе и перспективные, свернули. И к сегодняшнему времени все стало страшно и тяжело.
— Можно конкретнее?
— Один пример из множества. Был проведен анализ по кадрам,в итоге которого выяснилось, что с 2013 года, когда происходила передача муниципального здравоохранения в подчинение краевой власти, в течение двух лет до полутора тысяч врачей покинули Хабаровский край. То есть то, что потом Владимир Владимирович Путин назвал уничтожением первичного звена здравоохранения, у нас произошло абсолютно четко. И легла эта тяжелая ноша на тех, кто сегодня управляет данной сферой. А она настолько доведена до ручки, что, какой бы самый умный человек ни пришел сюда, выправлять ситуацию будет трудно. В акушерстве это называется «бумажный плод» — то есть внешняя оболочка есть, а внутри пусто. А к этому добавился еще и коронавирус…
— И долго ли нам предстоит выкарабкиваться?
— Очень долго…
Раиса Целобанова. В опросе также участвовал Игорь Ковалев
Фото автора
