Хабаровск — один из самых солнечных городов в России. В 1982-м я приехал сюда из Южно-Сахалинска. И сразу, с чемоданом — по главной улице. Август, солнце, тополя, казалось, до неба. А оно — синее-синее. Такая синь редкая, словно с иностранных глянцевых журналов. И дома-то, дома: не хрущевские однообразные коробки, а дореволюционные и послереволюционные — аж дух захватывает. На людей – глядь, и обмер: ни одной улыбки. Словно какая-то общегородская трагедия случилась, мор с трупами. И глаза — пустые, холодные.
Говорок хабаровский, гавкающий. Это от того, что хабаровчане сжимают челюсти, стараются не улыбаться и не открывать рот. Считают, видимо, что это придает особую умность лицу.
Три года привыкал. Ненавидел Хабаровск всеми фибрами души за эту неулыбчивость, виделось в ней презрение и к себе, и к окружающим. А потом свыкся, да и хабаровчане оказались разными, как и везде, и плохими, и хорошими. И враги появились, и друзья. Человек — такая тварь, ко всему привыкает.
Немудрено что ненавидел. Казаки «хабаром» называли долю в награбленном. И никакое это не «счастье» или «удача», как в стихотворении у пролетарского поэта Петра Комарова.
А когда узнал, что и до прихода казаков на Амуре жили люди, что предки народов, которые считают Хабаровский край исторический родиной, первыми в мире придумали керамику и блесну, влюбился в эту землю. Представьте себе, когда славян еще и в помине не было, предки амурских народов уже варили уху в глиняных горшках и выдалбливали таинственные петроглифы на Сикачи-Аляне!
Вот ты живешь себе, живешь, а рядом — другая Вселенная, другая цивилизация, необыкновенная, уникальная.
На территории Хабаровска уже две с половиной тысячи лет жили люди, когда приплыли казаки. Было три стойбища. Одно из них назвалось Бури. Оно стояло при впадении в Амур реки Хэдиэ Бури — Нижняя Бури, переименованная русскими в Чердымовку, а позднее спрятанная под Амурский бульвар. Реку, вливавшую свои воды в Амур выше Хабаровского утеса, нанайцы называли Верхней Бури — Солиа Бури. Во второй половине XIX века она стала Плюснинкой, а в 60-е исчезла под Уссурийским бульваром.
Китайцы до сих пор называют Хабаровск именем того стойбища, переиначив на свой лад — Були.
Так что 162 года 31 мая исполнилось не с того времени, как обосновались на территории люди, а с того момента, когда причалили к утесу казачьи струги.
Когда мои гости впервые приезжают в город, провожу экскурсию. Конечно, в первую очередь идем на Утес. Вместе любуемся Амуром. Рассказываю не о том, как австро-венгерских музыкантов с него сбрасывали, а нанайскую легенду, как впервые на берегу Амура появились русские, а точнее, казаки.
Как гласит нанайская легенда, три дня ветер приносил незнакомый запах (перегара?). Потом к берегу пристали огромные оморочки. Из них вышли странные люди с такими огромными носами, что правый глаз не видел ничего, что слева, а левый глаз, что справа делается. Обувь на ногах незнакомцев тоже была странной — не из рыбьей кожи, а непонятно из чего сделанная. И следы оставляла странные на амурском песке, на следы от копыт похожие.
Испугались нанайцы, побежали. Кто не успел убежать, тех незнакомцы всех убили. С тех пор нанайцы зовут русских «лоча», «лоч» — черти.
А потом веду посмотреть единственный в России памятник не милитаристу, чиновнику или очередному вождю, а женскому целомудрию. Небольшая стела стоит около археологического музея, рядом с муляжами петроглифов Сикачи-Аляна.
Ну и главное сокровище Хабаровска – часть надгробного памятника князю Эсыкую, выдающемуся полководцу чжурчжэней – каменная черепаха.
Говорят, что чжурчжэни, предки нанайцев, ульчей, удэгейцев, сорок лет сдерживали основные силы Чингисхана. За это время малая часть его войска доскакала почти до Европы. Если бы не чжурчжэни, простиралась бы его империя от Тихого до Атлантического океана.
После той резни опустела дальневосточная земля…
Потом гостя надо кормить, конечно. Только некуда вести — везде примерно то же самое, что в Москве, ни одного заведения с дальневосточной кухней нет. Негде накормить гостя, например шедевральным нанайским рыбным полынным супом или десертом — нанайской «халвой», которую делают из рыбы…
Конец 80-х прошлого века. Хабаровск. Перестройка
С прилавков и без того убогих советских магазинов потихоньку исчезли товары, которые до того казались привычными до банальности.
Кто бы мог подумать, что обыкновенное мыло может стать дефицитом и его будут выдавать по талонам? На Сахалине догадались при местном мясокомбинате открыть цех по выпуску обыкновенного хозяйственного мыла. В итоге там моющие средства были в свободной продаже. Коммунисты-хозяйственники Хабаровского края опыт перенять не догадались. Даже набивший оскомину шампунь «Аралия», который выпускал местный завод, куда-то исчез.
Амбре в плохо ходящих автобусах, а значит, набитых битком до отказа, было естественно удушливым. Советский человек никогда ландышами не благоухал.
Потом, когда КПСС распустили, этих товарищей, конечно, всех трудоустроили. «Они опытные управленцы», — обосновывал свое решение Виктор Ишаев, в то время руководивший Хабаровским краем. Они, конечно, помогли удержать саму КПССную суть, чуть-чуть подрихтовав конвейер по выпуску совков.
Мы же тогда этого не знали, были молоды и наивны. Нам казалось, что вот-вот правда победит и все это советское зло канет в вечность.
Центральная хабаровская улица – Карлуха, она же улица Карла Маркса, части которой в 90-е вернули историческое название – Муравьева-Амурского, была невероятно зеленой, тополистой, жизнерадостной и солнечной. Как-то сразу вдруг она заполнилась невероятным количеством музыкантов, художников и поэтов. Все или пели, или сочиняли, или рисовали, в крайнем случае просто тусовались.
Я в 1987-м закончил политен
Этой же весной стал лауреатом Всероссийского праздника поэзии, читал «Зодчих» Д. Кедрина. На этом конкурсе познакомился с Ольгой Михайловной Итиной, первой ученицей Александра Закушняка, основоположника жанра «Художественное слово». Тогда я фанатически увлекался этим. Выцепила меня Ольга Михайловна в холле концертного зала. Наверное, я имел счастье быть единственным человеком в Хабаровске, получившим консультацию мастера такого уровня. Помню, вцепившись в меня, она сказала, что мой Иван Грозный ей снился ночью… Честно говоря, испугался. Был тогда я очень провинциально пугливым, если не тупым от максимализма.
Вернувшись в Хабаровск, за месяц сделав диплом, кое-как его защитил и остался в родном институте руководить студенческим клубом «Искра».
Оклад 127 рублей 50 копеек, комната в общаге, где я, кстати, жил и во время студенчества, творческая работа. Стал отращивать волосы, брякал на гитаре. Разучивать чужие песенки было лень, вот и нашептывал свое.
«Искра» — это актовый зал Политехнического института, танцевальный класс с зеркалами и еще шесть кандеек, которые в последний раз ремонтировали, когда, видимо, Брежнев был молод.
В то время была в политене группа «Процесс» с Вовой Таюрским (они репетировали в общаге) и группа Марка Чупрова в «Искре». Потом «Процесс» превратился в «Процессор» и переехал в искровский кабинет №17. Кто-то стащил табличку с какой-то институтской лаборатории. В итоге кабинет стал называться «Кислотная». Так и вошло это название в историю дальневосточного рок-н-ролла. Группы стали прибывать. Сколько потом репетировало? 17? 20? Не помню.
Мои тексты потихоньку брали политеновские группы…
Началось с Марка Чупрова и его «Похоронной Ка(о)мпании», в которой играли Кирилл Фролов и Костя Бобрин. (Потом они каким-то чудом оказались в «СЦС».) Песенку «Милая-милая», насколько помню, Марк год репетировал.
Почему сам запел? Нравилось горло драть. До определенного момента связок не жалел. Это потом начал «субтонить». Ко всему прочему мне дико не нравилось, как пели песни на мои тексты другие. Все советовал. В итоге нарвался на «ты ничего не понимаешь в специфике нашего жанра!».
«Ах так!» — подумал я и психанул. Почему-то, когда начинаю что-нибудь делать, не думая и «со психа», все получается. Вот и получилась «Система Цветных Сновидений».
Я до сих пор не понимаю, почему в «Системе» всегда было столько талантливых людей. Характер у меня, как говорят, сложный. Петь я не умел, да и не умею. Подделываться под кого-то не получается. Морда не особо русская, носатая. Однако выступать до сих пор люблю!
…Одна из первых песен группы «Система Цветных Сновидений» — песня о хабаровской земле, своего рода посвящение амурским народам.
«…И гордый дух украсит завитком
Домашний чей-нибудь халатик».
Юрий Вязанкин
