Называлась она «Набат молодежи», являясь прямым продолжением «Юной рати», что начала выходить в годы Гражданской войны на Дальнем Востоке. И наряду с остальными «просоветскими» газетами тогдашней Дальневосточной Республики(ДВР), буфера между советской Россией и интервентами, в своих публикациях вдохновляла молодежь на борьбу с захватчиками.
После изгнания интервентов с Дальнего Востока в 1922 году и разгрома последних крупных очагов «бело-зелено-повстанческого движения» в 1923 году требовалось совершенно иное издание. Оно должно было мотивировать на мирный труд. Так на свет появился орган Дальневосточного бюро Центрального комитета комсомола – «Набат молодежи».
Цели и задачи «нового-старого» молодежного издания в передовице «Куда должен звать молодежь «Набат» сформулировал товарищ Гамарник, председатель Дальревкома: «Хозяйство края идет на подъем, но требует больших наших сил. Крепнет промышленность, крепнет и перестраивается сельское хозяйство». Писано 95 лет назад, но сегодня актуально как никогда! Особенно в свете программы по развитию и подъему сельского хозяйства в крае.
Ян Гамарник в своем послании молодежи указывал вполне реальные подходы: «Перед комсомолом и здесь большая работа — дать квалифицированных рабочих, красных специалистов промышленности и сельского хозяйства. Особенно нужны грамотные, культурные люди перестраивающемуся на новых культурных началах сельскому хозяйству».
Благо, как пишет товарищ Гамарник, для этого есть информационная база: «За последние года полтора поднакопилось немного материалов о дальневосточной деревне. Их надо изучить, изучая одновременно через комсомольский аппарат повседневную жизнь села и работу в нем комсомола». Ну и заодно председатель Дальревкома дал совет подходить к делу переустройства края творчески, отбросив всякое чванство. Как это современно, как это нужно — здесь и сейчас.
С револьвером в руке, с верой в голове
Надо сказать, что середина 20-х годов в Приморской области (тогда Приморский и Хабаровский края были объединены) творилось разное. Места партизанские…
Со времен интервенции и атаманщины прошло всего ничего. У многих и стволы сохранились. Лежит передо мной копия удостоверения от 6 ноября 1922 года, по которому Кирилл Шелемех «уволен в бессрочный отпуск к месту жительства» вместе с винтовкой и 50 патронами. И таких как он, что еще пару-тройку лет назад огнем боевым, беглым отвечали на «вызовы эпохи», было много. А тут надо много и упорно работать.
И после окончания Гражданской местные не стеснялись высказывать недовольство в лицо Советской власти. «Коммунисты сейчас позаняли высшие посты и потешаются: едят, что хотят, носят, что вздумают. Они ничем не отличаются от старых буржуев. А мы, рабочие, прошли всю Гражданскую войну, дрались и погибали, а в результате добились «хорошей» жизни от коммунистов, которые сидят на нашей шее. Подождите, не придется ли еще попросить нас, уж тогда мы по-иному начнем воевать», — писал с Кивдинских копий Амурского округа рабочий-откатчик, старый партизан.
Жизнь и тогда была тяжелая, а цены аховые! Владивосток, 1924 год, слово очевидцу: «Ни магазины госторговли, ни кооперативные лавки не баловали ни ассортиментом, ни ценами. Ситец шел по полтиннику за аршин, а самый дешевый – по сорок пять копеек, трикотаж — по рубль семьдесят — рубль девяносто, сукно — за двенадцать с полтиной, чай стоил четыре рубля тридцать копеек за пачку».
И это при тогдашних зарплатах: «…служащие в РИКе получают по 100 рублей, а другие влачат жалкое существование на 35-40 рублей. Получающий по 100 р. питается мясом и хлебом, а я, получающий 40 руб., питаюсь черным хлебом без мяса. Ну, скажите, какой же это коммунизм».
Органы информируют
Контрабанда была делом практически повсеместным и почти совсем легальным — в числе задержанных контрабандистов оказалось 13380 местных жителей. Такую информацию за 1923-1924 хозяйственный год давал Александр Альпов, полпред ОГПУ по Дальнему Востоку. Основные предметы нелегального ввоза — хлопчатобумажные ткани, сбываемые в основном в деревне. Но список бытовых мелочей огромен. Благородные ткани — шерстяные и шелковые изделия шли городскому населению.
Крайне широкое развитие получила нелегальная торговля спиртом. Обратно в Китай уходили в основном пушнина и золото: «Контрабанда золота причиняет нашей республике огромный ущерб. По имеющимся у нас данным, за прошлый год из 400 пудов золота, добытых на территории области, 300 пудов контрабандным путем ушло за границу».
Я уже про выращивание опийного мака и индийской конопли не говорю! В то время порядка 60% посевных земель в Приморье были заняты этой отравой, на юге Хабаровского края – свыше 30% земель. Наркотрафик был – мама не горюй! Соответственно, и уровень преступности.
Как здесь жить?
К 1924 году Хабаровск вновь обрел статус «крупного административного центра». В реальности – самое настоящее захолустье. «Дома имеют запущенный и неухоженный вид. Улицы и переулки заросли травой, бродят стада гусей и свиней, гоготанье и хрюканье создают звуковой фон города. Старые деревянные тротуары пришли в негодность и представляли собой не помощь, а угрозу пешеходам», — пишет в своих путевых заметках солидный чиновник из Народного комиссариата внешней торговли. Достопримечательностью города была барахолка. Как написал журналист того времени из «Тихоокеанской звезды»: «Смесь одежд и лиц, племен, наречий, состояний».
Городской жилой фонд за время войны пришел в упадок, а переезд в Хабаровск областной администрации еще более усугубил кризис. Практика «уплотнений» и «подселений» вызывала широкое недовольство горожан. Чтобы исправить положение, Дальревком срочно ассигновал двести тысяч рублей – совершенно мизерная сумма.
Сельская пастораль
Паршиво было везде. На селе ситуация усугублялась диким расслоением и массовым недовольством «новой политикой». Партизан-батрак Шенин из села Алексеевки Никольск-Уссурийского района Владивостокского округа на страницах газеты жаловался на мироедов: «Сов.власть мало обращает внимания на быв. партизан. Я вот был в отрядах Степаненко и Топоркова, партизанил в Хабаровском округе, а теперь батрак и работаю у зажиточного, который меня эксплуатирует, как хочет». И середняки, а их было более половины в сельском хозяйстве ДВ, не скрывали своих претензий.
«Сколько мы ни ходили по сопкам – ничего не завоевали. С начала революции начальство нас обмануло: говорили, что с вас не будут брать никаких налогов, а теперь налогом задавили», — коллективно писали из села Шергольджин Красноярского района Читинского округа. В любой момент могло «полыхнуть». И рвануло восстаниями в середине 20-х, но не у нас, в Амурской области.
И в такой ситуации надо не только продвигать газету в деревню, но и реально идти в массы. Штат у газеты был небольшой, но какие люди! Петр Комаров, секретарь редакции «Набата», пришедший в «молодежку» юнкором. Завидная карьера, достойный пример для начинающих дарований. Сорваться с места и помчаться по районам? Да запросто!
Мы наш, мы новый…
Чтобы иметь полную информацию с мест, газета завела себе солидный штат рабоче-крестьянских корреспондентов. Какие колоритные личности, какие имена! Зазубринка (видимо, девица), Штык (не иначе бывший партизан), Щепка и иные, не менее классные псевдонимы. Иначе никак: в то время за «острую критику снизу» могли запросто прибить. Солидную долю публикаций составляли именно эти бесхитростные заметки. Какой слог, какие обороты, какие выражения! Сейчас так уже не пишут.
На селе разворачивалась борьба за коллективизацию и новую деревню. Что и как делать мало кто знал и еще меньше понимал. И на это все накладывался достаточно низкий уровень образования широких масс. И поэтому практически вся молодежка образца 20-х годов наполнена небольшими заметками и статьями. На страницах газеты мог высказаться каждый – для заметок юных корреспондентов регулярно отводились целые полосы. Молодежь что видела, о том и писала, редакторы за сердце хватались.
Какая яростная антиклерикальная пропаганда была на страницах газеты. И рядом дельные советы как правильно организовать свои праздники — типа «комсомольские святки». В 20-е годы и еще более странные сочетания слов на страницах печатных изданий встречаются.
Газета не только публиковала сведения с мест, в обратную сторону поступали написанные понятным словом инструкции и наставления. Как организовать кружок образования, что и как делать для сбережения скотины, как правильно собрать-сагитировать батрацкую молодежь на борьбу против эксплуататоров. На селе разворачивалась коллективизация.
Чтобы привлечь внимание читающей публики, газета проводила всевозможные конкурсы. Призы победителям – расческа, мыло. И самый главный – ботинки! Страна жила чертовски бедно, и кусок мыла был в радость.
И посреди рекомендаций, призывов, партийных сообщений, батрацко-кулацких взаимоотношений целыми полосами – социальная реклама и литературные странички. Умели предки – частушки, стихи, повести с продолжением, дружеские шаржи и злые карикатуры. Классики понимали толк в этом деле: «Газета – не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор».
Эпоха 20-х, с неопределенностью и шатанием из крайности в крайность, заканчивалась. Наступало совершено иное время — время «ревущих 30-х». С рывком в индустриализацию, со сплошной коллективизацией, с победами над правыми, левыми, центральными и иными уклонами. И с июня 1932 года в крае стала выходить молодежка с новым названием и несколько иным содержанием – «Тихоокеанский комсомолец». У нас были классные предшественники, нам есть чем гордиться.
Андрей Дунаевский
Автор благодарит за предоставленные первоисточники государственный архив Хабаровского края и историка Алексея Колесникова
«В лесной отрасли – 713 юнкоров, в колхозах и совхозах – 500 юнкоров, на транспорте – 282 юнкора, в угольной отрасли – 185 юнкоров». «Набат молодежи» №100 от 5 мая 1932 года.
«…прошу не считать меня юношеским корреспондентом. Мне 61 год от роду. Так какой я юноша? Газета мне нравится… она ловко кроет». Лаврентий Фареник, «Набат молодежи» №264.
