Гость редакции — Владимир Афанасьевич Кузнецов, фотожурналист и пенсионер.
— Недавно вы отметили круглую дату…
— Да, мне уже 80 лет.
— Зубр от журналистики! Мэтр! Даже не припоминается, чтобы кто-либо из коллег продолжал свою деятельность в таком возрасте. А уж до восьмидесяти мало кто доживает. Опасная, однако, профессия.
— Не будем преувеличивать. Но и преуменьшать не стоит.
— Хорошо, без преувеличения: в ноябре-декабре прошла фотовыставка ваших замечательных работ. Ее цель?
— Показать, что было раньше, в наше советское время. Захотелось просто напомнить, как жили люди, как они работали, какими они были. Ведь когда я смотрю родную «Комсомольскую правду», сплошное расстройство: полуголые девицы, лица одних и тех же артистов… Понимаете?
— Понимаю. А вам действительно есть что показать. Напомните, где вы работали?
— Я был собственным фотокорреспондентом по Дальнему Востоку сначала от газеты «Комсомольская правда», потом — от журнала «Огонек». Сотрудничал с «Правдой», «Советской Россией», с приморскими газетами «Красное знамя» и «Тихоокеанский комсомолец», с хабаровской газетой «Тихоокеанская звезда» и иногда с «Молодым дальневосточником». Потом некоторое время был советником по издательской работе в правительстве края. А дальше — пенсия! И свободное творчество.
— Давайте поговорим о фотовыставке.
— Возьмем цикл снимков из Южно-Курильской экспедиции. Во второй половине лета, когда шла сельдь иваси, туда сходился весь флот с Камчатки, из Владивостока, Хабаровска. Рыболовецкое судно ловит рыбу, тут же перегружает ее на мотобот, который везет ее на плавбазу. На плавбазе находились штаб и рыбоконсервный завод, где прямо в море сразу же делали консервы.
— Сейчас это редкость. Обычно консервы делают на материке, да еще из дважды-трижды размороженного сырья.
— А тогда министр рыбного хозяйства СССР запретил делать консервы из лосося, который уже зашел в речку. А сегодня лосось в банках такой, что даже кошка его не ест. Так же было и по другим видам рыбы — консервные заводы работали прямо в море. Например, на плавзаводе «Иероним Уборевич» мы из Владивостока пришли к устью реки Авачи. Рыбаки привозили лосося на плавзавод, где сразу же делали консервы, которые радовали всю страну.
— Вы были и на Шикотане?
— А кто из журналистов там не был? Сайру ловили ночью, а утром быстро-быстро сдавали ее свеженькую на консервный завод. Было там три завода, на одном из которых были только студенты. Работали по двенадцать часов. У одной студентки-хабаровчанки я спрашивал: чем запомнился Шикотан? Ее ответ: снами! Она все это время видела сны только про свой цех и про чаек.
Снимал ловлю кальмаров, крабов, трепангов, кукумарии, гребешка. Однажды с Валерой Головиным мы делали книжку про рыболовецкий колхоз под Находкой, где ловили кальмаров. Их ловят только ночью — представляете, как снимать такой процесс?! Каждая ловля имеет свои тонкости и каждая по-своему интересна. А самым занятным бывает сопровождение процесса. Однажды в Приморье приехал зав. отделом рабочей молодежи «Комсомольской правды» Виталий Игнатенко. Мы повезли его на добычу гребешка. Достаем ракушку, открываем, солим и предлагаем Виталию. А тот пялится, пялится да как шарахнется в сторону! Напугали московского мужика нашим рыбацким приморским блюдом.
— В советское время в прессе «гремели» китобойные флотилии.
— Китов я слышал, когда еще сам в молодости служил на подводном флоте. На лодке периодически объявляли «режим тишины», чтобы акустик мог слышать, что творится вокруг. Все молчат. И вдруг слышу шум из рубки акустика. Американская лодка идет или что? Нет, говорит он, это пение китов.
Потом нашел книги хабаровского писателя Анатолия Вахова «Фонтаны на горизонте» и «Трагедия капитана Лигова», где он писал о начале китобойного промысла в Советском Союзе в 30-е годы. А когда стал фотожурналистом, захотелось побывать у китобоев.
— Я помню, с каким пафосом встречали возвращение с промысла китобойной флотилии «Советская Россия»! Это был праздник для всего Владивостока.
— «Советская Россия» — антарктическая флотилия, она занималась промыслом по восемь месяцев. Да, китобои были тогда богатенькими людьми. Приходя во Владивосток, они нанимали по три машины такси. В одной ехала фуражка китобоя, во второй — чемоданы, в третьей — сам. Такие байки про них рассказывали.
Две китобойные флотилии — «Дальний Восток» и «Владивосток» — работали в Тихом океане. Мне дали «добро» на «Дальний Восток» в конце лета 1972 года. Я лечу в Южно-Сахалинск, оттуда добираюсь попутными самолетами до Кунашира. Там пограничники говорят, что на рейде меня уже ждет китобоец. На китобойце двое суток идем до базы, где меня встречает Толь Толич Василевский — редактор газеты «Китобоец».
— Разве была такая газета?
— В то время каждая китобойная флотилия и некоторые краболовные имели свои многотиражные газеты прямо на плавбазах. У Василевского в каюте была редакция, там же велась верстка, имелась типография. И регулярно выходила газета. Это было важно и нужно. Представьте: флотилия – это китобаза и двенадцать судов-китобойцев, где сотни человек персонала несколько месяцев болтаются в море. Каково людям? На «Советской России», к примеру, были кинозал, библиотека, небольшой оркестр и даже художественная самодеятельность. Так тогда о людях заботились — как могли.
— Вы снимали только на плавбазе или ходили в море на охоту?
— На охоту ходил на китобойце. Было так: на мачте есть специальная бочка, где сидит наблюдатель, у которого должно быть отменное зрение. Увидит вдали фонтан, дает координаты, и китобоец мчится туда. А внизу на носу судна гарпунер. Выстрел, гарпун входит в тушу кита, внутри его взрывается специальная граната, разворачиваются такие лапы, за которые тушу подтягивают к борту и везут на плавбазу, где кита разделывают.
— Жестокий промысел!
— Жестокий. Не зря же его запретили. В 80-е годы китобойный промысел для дальневосточников был закрыт.
— В ваше романтическое время журналисты любили писать про геологов.
— Это было в середине 70-х годов. Приморское геологическое управление решило выпустить небольшую книжку. Выделили нам УАЗик, и мы поехали по всем геологическим партиям Приморья. Что тогда было особенно интересного? Геологи зафрахтовали старенькое рыболовное судно, поставили на него установку и стали бурить шельф. Это сейчас шельф бурят со специальных судов. А тогда такого не было. Но ребята думали и работали на благо страны, по-своему исследуя морское побережье.
— Веселей, ребята! Выпало нам строить путь железный…
— …а короче — БАМ. На БАМ у меня было десять командировок. Много снимал БАМ с вертолета. Кстати, если честно сказать, без вертолетов и самолетов я бы не сделал столько, сколько сделал за свою жизнь. И любой журналист без авиации — как птица без крыльев. Я снимал с вертолетов больше, чем с земли. Например, снимал перекрытие реки Колымы, когда строили там Колымскую ГЭС. В Магадане в обкоме КПСС говорю: мне надо посмотреть Колымскую трассу. Без вопросов: дают машину, водителя, сопровождающего инструктора, и мы едем. А когда посмотрел на месте, говорю: желательно бы с вертолета снять перекрытие. Назавтра дают вертолет.
— Но земля-то бамовская есть в кадрах, вот хотя бы Северомуйский тоннель.
— Да, там есть влюбленная парочка на его фоне, потом они поженились. На БАМ ехала молодежь, там были свадьбы, там создавали семьи. Но есть у меня отдельная серия снимков офицерских жен, которые приезжали на стройку, изначально не ведая, куда едут. Одетые по-городскому, ухоженные, они с первых шагов попадали в неведомое и неизведанное, а на их лицах такие букеты эмоций!..
— Школьников традиционно снимают в белых фартуках или за партами. А у вас пацаны какие-то раздосадованные…
— Пацан, который слева, летом потерялся в тайге в районе Дальнегорска. Блудил целую неделю, но обошлось — выжил. А вы посмотрите на его лицо: ему тайга интереснее, чем школа. Мужики растут! Самостоятельные, независимые.
— Удивительный снимок амурской волны на фоне Хабаровска!
— Раскрыть секрет? Снимок смонтирован из трех картинок. Отдельно снята крутая амурская волна — такая идет из-под винта. Отдельно снят город и отдельно восход солнца. В компоновке получился необычный снимок.
— Хотя прикопаться можно: солнце за городом, значит, дома должны быть в тени, а они освещены, будто солнце перед городом.
— Так ведь не всегда правда жизни доходит до совершенства. Опять же логично: перегибы всегда бывают, когда хочешь слукавить.
— У вас много снимков на военную тему, чем она вам нравилась?
— Мне все нравилось снимать, на любую тему. Но у военных особенная стать. Возьмем подводные лодки комсомольского завода. Это наши знаменитые «Варшавянки». Очередную подводную лодку хотели назвать «Чита». Я говорю: какая «Чита» — совсем не звучит! Придумали назвать «Хабаровск». И это название не прошло. Тогда я пошел к Виктору Михайловичу Тевелевичу (тогда он был советником губернатора) и предложил назвать лодку «Комсомольск-на-Амуре». Так ее и назвали.
— Это какие годы?
— В 2017 году эту лодку вводили в боевой состав, а история с названием была года за три до этого.
Посмотрите на наш крейсер «Варяг» на учениях в Японском море — я успел снять пуск ракеты. Снимал и внутри подводных атомных лодок, разумеется, только то, что разрешалось для печати.
Возьмем авианесущие крейсеры — у Тихоокеанского флота их было два. Сначала пришел «Минск», а потом «Новороссийск». Я был на обоих. Оказавшись на борту такого прекрасного военного корабля, не мог не выпросить вертолет, полетать над крейсером, чтобы сделать снимки с другого ракурса.
— Полетал, поснимал — осталась хорошая память.
— Вот именно — только память. Печальная судьба у этих кораблей. В 90-е годы их продали корейцам. Даже был скандал, что продавали, не сняв секретное оборудование. Хорошо, лейтенант таможенной службы обнаружил и поднял шум. Потом корабли перекупили китайцы, использовали их в качестве туристическо-развлекательных центров. Но позже китайцы все-таки сделали наш «Новороссийск» своим боевым кораблем. Такова наша жизнь.
Такая же печальная судьба у самолетов ТУ-214. Наш край взял в лизинг пять этих отличнейших машин. Я снимал главного инженера «Дальавиа» Дубинина, когда они принимали эти самолеты. Ему вручили ключ, а на лице такая неописуемая радость! Машины-то действительно отличные были.
— Почему «были»? Куда они делись?
— Когда началась свистопляска с приватизацией, «Дальавиа» загубили, а самолеты, мягко выражаясь, раздербанили. Раньше авиакомпаний было мало, мы знали всего две — «Аэрофлот» и «Дальавиа». Сейчас в стране около пятисот авиакомпаний — и что, стало лучше? Не стало. Вот мы сегодня и пожинаем чубайсовский идиотизм.
— Работа фотожурналиста — это удовлетворение собственного любопытства за казенный счет? Приехал, снял, написал, напечатал…
— Этого мало! Не вам рассказывать про общение, про сбор информации, про доверительные отношения, про обязательность и ответственность. В мое время было и другое. Например, редакция «Огонька» вместе с министерством транспортного строительства поручали мне организацию социалистического соревнования на приз журнала среди бригад, работающих на подряде. А в августе 1991 года началось двухнедельное плавание под флагом «Комсомольской правды» международного экипажа журналистов от истоков до устья Амура. Это был мой проект. Еще я провез японского журналиста из Хабаровска до Николаевска. Также я организовывал перелет через Берингов пролив на воздушном шаре с японским телевидением. Да мало ли чего было…
— А японский сериал как рождался?
— Косабуро Дайдодзи попросил сделать книжку «Свидание с Амуром».
— Напомните, кто такой Дайдодзи.
— Дайдодзи — японский банкир, президент Мичиноку-банка. Его отец после победы над Японией был в плену в районе Хабаровска. Вернувшись в Японию, он очень хорошо отзывался о русских, которые делились продуктами с японскими пленными, несмотря на все прегрешения Квантунской армии. И Дайдодзи чувствовал себя обязанным сделать что-то для нас в память об отце. Благодаря его усилиям была открыта регулярная авиалиния между Аомори и Хабаровском. Он был одним из организаторов подписания договора об экономическом и культурном сотрудничестве между префектурой Аомори и Хабаровским краем. Много занимался благотворительностью, в частности подарил ценное медицинское оборудование для нескольких хабаровских больниц. Был избран почетным гражданином Хабаровска. Когда он ушел из жизни, я сделал большую фотовыставку о нем.
Наш край дружил не только с Аомори, но и с Ниигатой. Когда там в 1964 году случилось страшное землетрясение, Хабаровский край оказал префектуре существенную помощь. На фоне этой дружбы я несколько раз бывал в Японии, где рождался сериал японских снимков.
— Узнаваема наша клиника «Микрохирургия глаза».
— Как же ее не снимать, если основатель российской «Микрохирургии глаза» Святослав Федоров был в составе редколлегии журнала «Огонек»?! На одном совещании мы с ним познакомились, где он и сказал мне, что скоро в Хабаровске откроет центр. А снимал я клинику уже после ее открытия. Из журналистов только меня одного облачили в халат и допустили в операционный зал, где Федоров сам делал первую глазную операцию в Хабаровске. А Виктора Егорова тогда только назначили главным врачом «Микрохирургии…».
— Знаменитый хабаровский мост через Амур. Его все снимают, а ваше фото чем отличается?
— Смотрите: один поезд идет на мост, а второй поезд идет в тоннель под Амуром.
— И как вы так подкараулили?
— Зачем караулить? Я давал команду, чтобы так пустили поезда.
— Ишь ты!
— Это шутка. А если серьезно, то хорошо бы рассказать о музее, где стоит старый пролет Амурского моста. Самый крутой музей в Хабаровске. Есть ли еще в мире такой мост, который имеет свой музей? Задумал, добился и поставил этот музей Владимир Крапивный, который тогда был главным инженером ДВЖД.
История моста сама по себе интересна. Фермы морем везли из Польши в Одессу. Две из них потопили немцы, ведь шла Первая мировая война, пришлось заказывать новые в Канаде. Из Одессы во Владивосток, оттуда по Уссурийской железной дороге пролеты везли в Хабаровск. В 1916 году мост сдали в эксплуатацию, но уже в 1920 году во время Гражданской войны партизаны взорвали два мостовых пролета. Так что спасибо Крапивному за сохраненный исторический объект.
— Вы работали в разных жанрах, однако портретных снимков немного.
— Да, немного, хотя они есть. Мне больше интересны жанровые фото: композиция, сюжет, пейзаж. А при портретной съемке важен характер. Возьмем снимок Путина: мне кажется, очень характерный получился. Он своим взглядом насквозь пронзает тебя. Хотя снимал его с большого расстояния телевиком, к нему было не подступиться, когда он приезжал в наш край. Многие портретные снимки хорошие, например, ученые мужи Борис Воронов и Павел Минакир. Или парадный портрет адмирала Константина Сиденко. Красиво — да, но их особого характера я не уловил объективом. А в других жанрах мне интереснее другое — художественность.
— Смотреть ваши снимки — просто удовольствие!
— А я и сам их иногда с удовольствием пересматриваю. Сейчас журналистика стала совершенно другой. Раньше редакторы ставили перед нами простые задачи: показать жизнь как она есть; показать людей и их работу. Сейчас такие снимки наши газеты не печатают. Сейчас прежде всего деньги. Почему нам навязывают только артистов? Разве у нас в стране нет других людей с интересной судьбой? Сегодня это журналистике не нужно.
Один пожилой журналист в свое время говорил нам: вы — молодые, вы должны ездить, ездить и ездить по стране. Заведите календарь и отмечайте, сколько дней были в командировке. У меня тогда получалась треть года в разъездах по Дальнему Востоку.
— Сейчас бал правит паркетная журналистика, которая пишет о том, кто и что сказал и как это комментируют.
— Да, ее так и называют. А раньше я ехал на съемку, набив полный кофр пленками и разными объективами. Хотелось не просто зафиксировать, а сделать свою работу художественно. Сейчас прогресс, другая техника — фотокамера и телефон всегда при тебе.
— Фотокамера-то при себе, а пишем про совещания… На завод не попадешь, министр без оглядки слово сказать боится…
— Я считаю, такое идет от придуманных пресс-служб. Они же в каждой конторе, в каждом министерстве. И каждая пресс-служба не столько помогает информированию общества, сколько является препоной для журналистов. Иначе и быть не может: они — ярые конкуренты! Если будет писать журналист, то что делать пресс-службе? Начальник по головке не погладит…
А фотоиллюстрация, фотожурналистика… я бы сказал, что она, скорее, мертва, нежели жива. Ведь всех фотожурналистов давно уволили из газет, сейчас все снимают на телефонные фотокамеры. Техника-то хорошая, вопросов нет, однако к такой технике нужно еще и понимание как снимать, кого снимать, для чего снимать. Но характера-то в снимках нет.
— Какой характер? Бывает, элементарной композиции нет!
— Потому что штампуют и штампуют, лишь бы было фотографическое пятно в газете. А журналистская фотография — это прежде всего привлечение внимания читателей к газете. А потом уже все остальное, вплоть до сохранения схваченного момента в истории. Сейчас фотожурналистика, на мой взгляд, скатилась до уровня любительской. Раньше так снимали в семейные альбомы, а сейчас это идет на газетные полосы.
— И что делать? Ведь факультеты журналистики есть, обучение вроде бы есть…
— Что делать, что делать? Если в министерских верхах бытует мнение, что нынешние журналисты должны выполнять заказы тех, кто им платит, то что делать???
— Так ведь раньше и отношение властей к журналистам было другое.
— Конечно! Власть понимала задачи, которые выполняли журналисты, главной из которых было показать Дальний Восток во всем его разнообразии и величии, показать дальневосточников — их жизнь, их непростой труд. Было уважение к журналистам, которое выражалось и в приличной по тем временам зарплате, и в предоставлении жилья, медицинского обслуживания. И даже в том, что всегда помогали с транспортом, вплоть до вертолетов, как я уже вам рассказывал.
— Но потом было время, когда советскую журналистику стали хаять за агитацию и пропаганду.
— А разве сейчас идет не это? Агитация и пропаганда чистейшей воды! Только называется иначе: удовлетворение информационных потребностей населения. Вопрос лишь в том, есть ли у населения потребность видеть на газетных страницах полуголых девиц или желательно видеть другое — реальное, позитивное, полезное? Проблема в том, что людей-то никто и не спрашивает, им навязывают. Нас захватил бизнес, мозги захлестнули рыночные отношения. Но не все в жизни меряется деньгами.
— Как журналист где вы не были?
— За пятьдесят лет работы в журналистике я был практически везде — на всем Дальнем Востоке: на земле, под землей, на воде, под водой, в воздухе… Не был только в космосе, но я туда и не хотел, так как побывал в гидрокосмосе. На моем счету несколько сот больших и малых публикаций в различных печатных изданиях, вышло в свет более десятка книг. Честно сказать, я счастлив, что работал в журналистике в то время. Сейчас, наверно, не смог бы…
Раиса Целобанова
Оставьте первый комментарий