Гость редакции — Олег Владимирович Коленко, директор Хабаровского филиала Национального медицинского исследовательского центра «МНТК «Микрохирургия глаза», доктор медицинских наук, профессор
— Как год прошел?
— На начало декабря этого года мы сделали операций больше, чем когда-либо. За все 34 года существования нашего филиала мы никогда не выполняли более 30 тысяч операций, нынче будет больше. Сейчас мы делаем примерно 170 операций в день.
У нас серьезно изменилась система финансирования филиала. Если раньше нас финансировали территориальные фонды обязательного медицинского страхования, то сейчас нас на 95 процентов финансирует федеральный ФОМС, а 5 процентов осталось за территориальным.
— Чем это хорошо?
— Это хорошо для региона, он может расходовать деньги на другие свои нужды. Для пациентов тоже хорошо. У нас появилось больше возможностей, потому что тарифы федерального фонда несколько выше территориальных. И мы можем использовать более дорогостоящие расходные материалы, лекарственные средства и т. д. Хотя мы и раньше не экономили. Даже если какая-то конкретная операция нам в убыток, не входит в обязательный объем расходов, но пациенту это требуется, то мы все равно шли на дополнительные траты за счет нашей предпринимательской деятельности.
— Что еще достойное было в этом году?
— К нам приезжала заведующая отделением лазерной рефракционной хирургии нашей московской головной организации, доктор медицинских наук Ирина Альфредовна Мушкова. С ее помощью мы внедрили самую современную операцию по исправлению аномалий рефракции. Новая швейцарская методика лазерной коррекции зрения CLEAR вошла в практику в нашей стране с 2020 года, и мы сейчас тоже начинаем ею пользоваться.
Буквально на днях у нас внедрялась новая диагностическая технология. Мы купили суперсовременный прибор, который позволяет выполнять диагностику самых разных участков глаза на высоком уровне. К нам приезжал специалист из одной российской научно-исследовательской организации, он обучал наших врачей, как пользоваться этим прибором. Отныне аппарат будет использоваться в нашей повседневной практике, что повысит уровень диагностических возможностей филиала.
— И как называется новый прибор?
— Оптический когерентный томограф. Томографов много, и они разные, но этот самый современный из всех, существующих в мире.
— Значит, томограф импортный?
— Да.
— А как же антироссийские санкции?
— Пока что в большинстве случаев вопросы решаются. Нельзя сказать, что санкции не повлияли — есть сложности с логистикой, подчас требуют дополнительную документацию. Но в целом специализированная офтальмологическая помощь сильно не страдает. Допустим, мы приобретаем искусственные хрусталики — они есть и российские, и импортные; есть хрусталики, произведенные в дружественных странах.
— Например, в Индии?
— Да. В Индии.
— А в Израиле? В Японии?
— Разве это дружественные страны? Но хрусталики они нам продают. Однако с японским, к примеру, оборудованием выходит заминка.
А в целом скажу так: не только нынче, но и каждый год мы внедряем что-то более современное — новую диагностику, новые технологии, новые линзы, новые методы, новое оборудование. Вот буквально на днях мне сообщили, что отправлен новый прибор, который будет позволять нам на совершенно ином уровне оперировать катаракту. Это, скажем так, офтальмологический комбайн, которым можно одновременно оперировать и передний отрезок глаза, и задний отрезок, и делать лазерную коагуляцию.
— Насколько известно, ваши сотрудники занимаются еще и научной работой.
— Да. Вместе с заместителем директора филиала по научной работе Евгением Леонидовичем Сорокиным мы придаем ей действительно большое значение. Около 100 научных работ наших сотрудников публикуется ежегодно в самых разных изданиях.
— А сотрудников у вас сколько?
— Сотрудников у нас 340. Конечно, далеко не каждый занимается научной работой. И публикуют научные работы в основном врачи. А медицинские сестры публикуют две-три научные работы в год.
— С врачами понятно: публикации им нужны для получения ученой степени. А медицинским сестрам зачем научная работа?
— Медицинские сестры тоже получают степени.
— Да? И какие?
— Те же самые квалификационные категории. Например, на днях в Дальневосточном медуниверситете комиссия присваивала квалификационные категории медсестрам, в том числе, и нашим. И мы доплачиваем им за каждую категорию.
— Так ведь медсестра может учиться дальше, чтобы получить высшее образование?
— Раньше была востребована такая практика: училище — техникум — институт. Многие так и двигались. Сейчас от такой карьерной лестницы почему-то отошли. Но медсестра может получить высшее сестринское образование, в медуниверситете есть такой факультет. По его окончанию медсестра может работать руководителем — главной или старшей медицинской сестрой.
— Но мы отвлеклись от научной работы. Можно обозначить некоторые ее направления?
— Во всей системе МНКТ «Микрохирургия глаза» есть темы, которые разрабатывают все филиалы. Иногда филиал разрабатывает несколько тем, иногда одну тему разрабатывают несколько филиалов. Тема хабаровского филиала — сосудистая патология, то есть изменения, возникающие внутри глаза под воздействием самых разных причин. Но в названной сотне научных работ речь идет про все — и про организацию здравоохранения, и про влияние ковида на органы зрения, и про катаракту с глаукомой, и про онкологию, и т. д. Однако в зачет нам идет только наша тема, а про все остальное просто похвала: молодцы, что занимаетесь.
— Но ведь могут быть и некие прорывные темы?
— Конечно. Допустим, у нас в филиале не так давно активно публиковались научные работы, а сотрудники даже получили патенты на исключительную технологию — исследования сетчатки с помощью оптического когерентного томографа, о котором я говорил выше. Томограф изначально не был предназначен для того метода, который мы придумали. То есть, мы значительно расширили диапазон его применения.
— Что от этого нам, пациентам?
— Понятно, что наш филиал — не академическое учреждение, но мы приветствуем и поддерживаем любые научные поиски. Однако научные работы наших сотрудников в основном носят прикладной характер, они на пользу пациентам.
— А ваша докторская диссертация?
— Это тоже достаточно уникальное исследование о состоянии органов зрения у женщин с осложненной беременностью. Характерные примеры. Врач говорит женщине с проблемным зрением, что ей рожать нельзя, что она может потерять зрение, а то и умереть. Или: высокая степень близорукости, значит, рожать нельзя, очень опасно, надо только кесарево сечение. Мы заинтересовались: а действительно ли так?
Нас консультировала акушер-гинеколог Галина Всеволодовна Чижова. Мы провели исследования и выяснили, что страхи напрасны в большинстве случаев. И они не требуют хирургии. Они требуют общего лечения зрения. И рожать можно. Но если действительно опасная ситуация со зрением, тогда запрет на роды. А в общем система, которую мы внедрили, позволила снизить в 5-10 раз число кесаревых сечений по поводу миопии. То есть наша методика определения изменений состояния зрения позволяет выявить, прогностически опасны они или нет.
— Отчего происходят такие изменения?
— Изменения происходят из-за ухудшения кровоснабжения в силу разных причин, которые могут быть серьезными, когда требуется операция, а могут и вообще не требовать лечения.
— А частные клиники делают офтальмологические операции?
— Конечно, делают.
— Только платные? Или есть операции за счет ФОМСа?
— Они делают операции и за счет ФОМСа, если входят в территориальную программу.
— В Хабаровском крае не очень развита частная медицина данного направления, потому что здесь есть государственный филиал МНТК?
— С такой точкой зрения можно согласиться. Но в Хабаровске есть несколько частных центров, где выполняются в основном лазерные операции. Есть и такие, где выполняются хирургические операции, например, по поводу катаракты. Более того, они финансируются территориальным бюджетом.
— Как ваш филиал пережил коронавирусную пандемию?
— Когда начался ковид, нам пришло предписание полностью прекратить плановую деятельность. Офтальмологическое отделение в 10-й горбольнице было перепрофилировано под ковидный госпиталь. И возник вопрос: что делать с пациентами, которых надо лечить в случаях острой патологии и где их лечить? Приняли решение лечить их у нас, в МНТК. Затем ковид стал уходить. Но прошло несколько месяцев, и ковид опять стал наступать. И наш филиал вторично включили в антиковидную кампанию.
— Но плановые операции вы проводили?
— Нет. Три месяца вообще не проводились плановые операции по распоряжению Роспотребнадзора.
— Расскажите про последствия коронавируса. На его пике много говорилось о возможных осложнениях, в том числе, и на зрение. Это прослеживается?
— Осложнения возможны, в основном, геморрагического характера. Вы слышали, наверно, жуткие истории, когда достаточно молодые люди умирали по причине тромбозов или кровоизлияний. Такое же может развиваться и в глазу, из-за чего резко снижается зрение. Да, ковид может провоцировать возникновение сосудистых изменений — это доказано. Мы таких пациентов наблюдали.
— А как их лечить? Методики уже есть?
— Конечно. Кровоизлияния в сосудах глаза могут развиться по разным причинам. Это известная тема, и лечение понятно. Страхов было много, их накал стих, но проблема все еще остается. И есть резон эту тему продолжать исследовать.
— К чему обязывает вас статус филиала Национального медицинского исследовательского центра?
— За всеми филиалами Центра закреплены определенные территории, с которыми мы должны работать. За нами восемь дальневосточных регионов. Мы запрашиваем у них очень большой объем информации: какие операции, сколько их, кто делал, как делал, какие использовали медикаменты, сколько таких больных, какая потребность в оборудовании и т. д. На основании собранных сведений мы пишем большие отчеты по каждому из регионов, которые отправляем в Москву.
— Это новое бумаготворчество?
— Отнюдь! Отчеты дают картину реального состояния офтальмологии в регионах и их проблем. Чего им не хватает, что надо развить, какие пути решения проблем и т. д. Помимо этого мы посещаем государственные офтальмологические учреждения в закрепленных за нами регионах, смотрим их практику, даем консультации.
Следующая наша функция — телемедицинские консультации. Согласитесь, для дальневосточников это прогрессивно и весьма актуально, учитывая наши огромные расстояния.
— А частные офтальмологические клиники или центры входят в сферу вашего внимания?
— С ними вообще-то весьма интересно! Частные учреждения здравоохранения по существующему порядку никому не обязаны предоставлять информацию, отвечать на вопросы, разрешать посещение и т. д. Они ни перед кем не отчитываются. Разумеется, кроме тех работ, на которые они получают бюджетные деньги. Но много таких денег им не дают.
— Ах, как здорово! Мертвая, запретная, неприкасаемая, серая зона — годится любое определение! Тогда о каком реальном состоянии той же офтальмологии можно говорить????
— Ну, не мы же пишем законы! Очевидно, в этом есть какой-то резон.
— Вопрос: какой?
— Не мне такой вопрос. Скажу для понимания: мы работаем с государственными медицинскими учреждениями только третьего уровня — то есть краевыми или областными больницами. Первого и второго уровня — поликлиник, ФАПов, районных и городских больниц, клиник, центров — мы не касаемся, информацию от них не запрашиваем, отчеты о них не пишем.
— Правильно ли мы понимаем: чем больше частных клиник, тем хуже мы знаем реальное состояние медицины в стране?
— Нет. Поймите правильно: они же перед кем-то отчитываются, просто мы ими не занимаемся. Тот же минздрав, выдавая им лицензию, запрашивает некий отчет об их возможностях и способностях.
— Но ведь отчет может быть приукрашен?
— Любой отчет может быть приукрашен! Это дело такое…
— Понятно. И сбор информации, и отчет — это своеобразный контроль. А ваш филиал кто контролирует?
— Все, что мы делаем, в большинстве проверяется. То есть, провели операции, предъявляем счет в федеральный фонд, он просит выборочно предоставить карты пациентов для проверки. Недавно у нас прошла большая проверка федерального ФОМСа: московские эксперты из офтальмологической клиники при президенте страны проверяли примерно двести карт наших пациентов с определенной тематикой. Были замечания и пожелания, но в целом была дана довольно высокая оценка нашей работе.
— Вы сказали про связь с регионами. А с районами края она тоже есть?
— Конечно! Наличие офтальмологии в районах крайне важно, потому что оттуда к нам едут пациенты. И, скажем честно, уровень помощи им на местах не самый высокий. Не в каждом районе есть офтальмологи. А если и есть, то зачастую работают по совместительству. И даже в Хабаровске не во всех поликлиниках есть офтальмологи. Мы начали сотрудничество с Комсомольска, где есть клинико-диагностический центр. Один-два раза в месяц туда выезжают наши специалисты, проводят целевое обследование пациентов и приглашают в МНТК тех, кому требуется хирургическое вмешательство. Мы взяли на себя два направления — это глаукома и дети, потому что там большинство сложных вопросов.
— Кстати: сложные вопросы по поводу зрения возникают, наверно, у многих. Можно ли как-то с вами подружиться, чтобы вначале просто советоваться, а не становиться в очередь на обследование?
— Можно. Раньше на вопросы отвечали сотрудники регистратуры. Но такое совмещение функций, согласитесь, непродуктивно. Поэтому мы создали колл-центр, который консультирует всех желающих. Поступает до шестисот звонков в день.
— Много ли у вас платных операций?
— У нас платных операций всего двадцать процентов. По их количеству мы на последнем месте среди всех филиалов по стране. В лидерах Новосибирск и Иркутск. Но разве Иркутск богаче Хабаровска?
— А так хочется, чтобы платных операций было поменьше, а бесплатных (за счет ФОМСа) побольше…
— Неправильное суждение! Я же вам рассказываю, что мы купили томограф, что к нам приехали специалисты по внедрению новых технологий, так ведь за все это надо платить! Где взять деньги? Деньги ФОМСа нельзя тратить на подобное оборудование.
— Совсем-совсем нельзя?
— Российское законодательство разрешает купить оборудование за счет ФОМСа, но ценой не больше 100 тысяч рублей. Вот такие ограничения. И что сегодня можно купить за такие деньги? Сейчас даже кофе-машина стоит больше. Офтальмологическое оборудование все дорогое, оно стоит миллионы. И купить его реально только за счет платных операций. А потом бесплатно использовать его при проведении бесплатных операций. Вот такой у нас круговорот. Знаете, сколько стоит сейчас, к примеру, одна современная линза?
— Сколько?
— 70-80 тысяч рублей.
— Кстати, про линзы у пациентов самый распространенный вопрос. Так?
— Да. Каждый пациент считает своим долгом спросить про линзы. Но сначала расскажу про историю. Еще лет сорок назад операция по поводу катаракты выполнялась так: делался разрез, из глаза удалялся мутный хрусталик, накладывались швы, и все!
— А как же без хрусталика?
— Человек надевал очки примерно на плюс 10, и видел 10-20 процентов. Это считалось хорошим результатом лечения, но так было не у каждого пациента.
— А если не удалять мутный хрусталик?
— Тогда доходит до того, что человек видит только откуда идет свет, он не может видеть даже свои пальцы. А дальше глаз просто погибает и человек становится совершенно слепым. Удаление хрусталика было необходимо, чтобы предотвратить осложнения. Затем появилась технология нашего учителя Святослава Николаевича Федорова и офтальмологические линзы, или искусственные хрусталики. Кстати, первый хрусталик Федоров делал сам лично. Импортных хрусталиков не было вообще! А потом их стала выпускать российская промышленность. Но имплантировали их далеко не каждому пациенту.
— Говорят, сейчас глазные операции совсем не страшные?
— Да, офтальмология развивается очень быстро. Сейчас делается прокол, а не разрез глаза, нет необходимости накладывать швы. Вместо удаленного хрусталика вводится мягкая линза, которая дает человеку высокую остроту зрения.
А теперь про линзы. Самая современная линза — мультифокальная, у которой несколько фокусов, что позволяет и читать вблизи, и смотреть вдаль. Наш филиал — один из лидеров по имплантации таких линз.
— Почему?
— Потому что мы очень активно используем такие линзы за счет ФОМСа. Хотя часть пациентов просит поставить их за плату. Еще есть торические хрусталики, по имплантации которых мы тоже являемся лидерами. Что это такое? Зачастую помутнение хрусталика сопровождается еще и наличием астигматизма. Торическая линза не только заменит хрусталик, но еще исправит и астигматизм.
— Почему у вас используются российские, японские, израильские и прочие линзы? Чем они отличаются?
— А почему народ покупает российские, японские, корейские и прочие машины? Чем они отличаются? Кому что нравится… Все зависит от цены, от качества, от предпочтений хирургов и т. д. Пациенту не важно, какой будет хрусталик, ему важно хорошо видеть.
— Говорят, что есть какие-то жесткие линзы, которые можно поставить на ночь, а утром снять, и весь день будешь хорошо видеть. Это правда?
— Да.Но давайте уточним, о чем речь. Мы с вами говорили об интраокулярных линзах, которые в обиходе называют и линзами, и хрусталиками и которые устанавливаются в глаз. А сейчас будем говорить о линзах, которые ставят на глаз. Такие линзы есть мягкие и жесткие. Их устанавливают на ночь, они воздействуют на поверхность глаза, утром снимают, а днем глаз лучше видит. Мы уже год занимаемся данной темой. Мы такие линзы подбираем в основном для близоруких детей, у которых эта патология не прогрессирует. Это никак не связано ни с хрусталиком, ни с катарактой. Это достаточно новая тема, весьма специфическая, и к ней неоднозначное отношение.
— Почему?
— Хотя бы потому, что такие линзы нельзя поносить и бросить, а потом опять поносить… Эффект возникает только тогда, когда такие линзы используют на постоянной и четкой основе. Лучший вариант — это когда есть мотивированная и пунктуальная мама, желающая помочь своему вменяемому ребенку.
— Скажите, ваши сотрудники работают на Донбассе?
— Так получилось, что сотрудники хабаровского филиала самыми первыми из нашей системы отправились на Донбасс. Сейчас поехала следующая группа. Всего было восемь человек — это и врачи, и медсестры. Они работают в больницах Донецка, Мариуполя, Луганска. А вообще каждый филиал МНТК периодически отправляет группы специалистов на Донбасс.
— Что рассказывают врачи об этих поездках?
— Это тяжелая работа. Там не хватает помещений, кадров, оборудования, лекарств, расходных материалов. Многое надо организовывать, завозить. Мы в своем филиале уже третий раз собираем деньги и перечисляем их в фонд «Все для победы», на которые делают необходимые закупки. Там очень много желающих пройти бесплатное обследование, потому что оно не делалось годами. Там многим — особенно детям — требуются операции. Если операции сложные, то детей отправляют в московский офтальмологический центр МНТК. Насколько я знаю, последняя группа состояла из двадцати ребят. И так делается постоянно. Работа проводится серьезная и многоплановая, и она будет продолжена.
— Какие задачи на следующий год?
— Будем продолжать внедрять новые технологии. Я приводил вам примеры только последних двух недель, когда мы только начали заниматься этими новыми технологиями — сделали три десятка операций. А их надо сделать, скажем, тысячу. Я написал соответствующий приказ, где расписано, как это делать, каким будет премирование за данную работу. Иначе не будет движения.
Второе: нам предстоит ремонт рефракционного отделения. Приведем в порядок целый этаж, перепрофилируем его, как положено, чтобы было более комфортно для пациентов и для врачей. Для диагностики в этом отделении уже заказано самое современное лазерное оборудование.
Поэтому главная наша задача — развитие. Ведь те же частные офтальмологические клиники в Приморье, куда ушли работать некоторые наши специалисты, демонстрируют высокий уровень. А наш филиал должен быть на голову выше всех окружающих нас коллег в дальневосточном регионе.
Раиса Целобанова. Фото автора
В опросе также участвовали Ирина Северцева и Игорь Ковалев
