Гость редакции — Константин Вячеславович Жмеренецкий, ректор Дальневосточного государственного медицинского университета, доктор медицинских наук, член-корреспондент РАН
— Вы пришли к нам в редакцию сразу после заседания штаба…
— Да, это было заседание штаба по оперативным мероприятиям и принятию мер по борьбе с распространением коронавируса в Хабаровском крае. Его проводит губернатор с первых дней пандемии. Я — член штаба. В него включены все министры и руководители структур, связанных с распространением этой инфекции.
— Штаб — это очередная заседаловка? Без него нельзя принимать решения?
— Неправильный вопрос. На штабе принимается протокол решений, на основе которого губернатор подписывает постановление. И сразу же даются поручения всем структурам. Допустим, мы ослабляем меры, а что делать с коечным фондом?
— Если ослабляются меры, значит, пандемия идет на спад?
— Мы находимся на втором этапе снятия ограничений. Открылись предприятия общественного питания с определенным количеством посетителей, торговые центры. Открываются кинотеатры, музеи, парки и т.д. Но остаются ограничения массовых мероприятий, сохраняется масочный режим в общественных местах. Третий этап будет касаться выхода из пандемии.
— Расскажите о каком-либо обсуждаемом вопросе.
— Например, разбирали меры поступательного снятия ограничений по образовательным учреждениям: дошкольным, школьным, высшим и другим. Что сегодня разрешено и можно открывать в переходном режиме? Детские сады пока закрыты, полное их открытие ожидается с сентября. Школы будут открыты тоже с сентября, но в определенном формате. По вузам будет решение в зависимости от эпидемиологического процесса. Потому что там большие массы людей, их скопление в общежитиях, лекционные занятия. Скорее всего, дистанционное обучение будет продолжено.
— Дистанционка у гуманитариев — понятно. А студентам-медикам требуется практическое обучение…
— Нам действительно сложнее. Мы упираемся в клиническую базу, которая сегодня работает с коронавирусными пациентами. Для нас пока выключены из практики 10-я, 11-я, 2-я краевая больницы. В других медучреждениях уменьшены объемы плановой помощи, профосмотров, диспансеризации. Где вести образовательный процесс? Он должен идти параллельно с восстановлением жизнедеятельности лечебных учреждений.
— И как скоро такое случится — ваш прогноз?
— Думаю, при благоприятной ситуации с октября можем начать полноценную жизнь.
— Нынешняя благоприятная ситуация возникла как-то неожиданно. Мы полагали, что после протестных акций в Хабаровске будет всплеск коронавируса.
— Подождем и увидим. Я думаю, протестные похождения еще аукнутся.
— Как вы думаете, почему в нашем крае заболеваний оказалось больше, чем в других дальневосточных регионах?
— Причины разные. Хабаровск — как пересадочная и перевалочная база, здесь постоянно больше движения людей. Вторая причина — концентрация населения в Хабаровске. Запретов у нас было достаточно, и они сыграли свою роль в марте-апреле. А в мае расслабились, поехали на дачи. Третьей я бы назвал темп исследований на заболевание. Чем больше становилось обследованных людей, тем чаще выявлялся коронавирус.
— Нам жаловались, что в семье, где заболели мать и ребенок, не делают тест отцу. Бесплатно не делают, потому что за это не платит ФОМС, а платно нигде сделать невозможно. Поясните, пожалуйста, как это понимать.
— Да, так было. Тест на коронавирус проводят тому человеку, у которого есть признаки заболевания: температура, кашель, одышка, изменения в легких. А все окружающие (если нет таких признаков) подлежат самоизоляции, они на карантине, им тесты делают только на десятый день.
— Почему нельзя сделать тест за плату?
— Уже можно. А раньше были проблемы, поскольку лаборатории не справлялись с обязательными объемами, не хватало приборов для обследования.
— У нас хватает мест для больных?
— Мест достаточно, использование коек достаточно высокое. Дело в том, что мы в Хабаровском крае традиционно всегда более внимательно относились к показаниям на госпитализацию. В других регионах оставляли больных на амбулаторном лечении, а мы активно брали в больницы пациентов даже средней тяжести.
— Какую роль в эти месяцы сыграл построенный в Анастасьевке военный госпиталь?
— Никакой. Госпиталь ждет своего часа. Для гражданских больных там предусмотрено 60 коек, они сейчас пока не используются. Для сравнения: у нас только в 10-й больнице 600 коек, в 11-й больнице 400 коек…
— Насколько страшен коронавирус? Кажется, мы к нему уже попривыкли и не боимся.
— Болезнь не простая. Болезнь новая. Вирус интересен своей природой: он меняется, приспосабливается, протекает с разными симптомами. Если классический вариант, то это патология бронхолегочной системы, легких, дыхательных путей, вирусная пневмония, затем происходит бактериальное наслоение. Из других симптомов — это поражение сосудистой системы, тромбоэмболические осложнения. Идет повышение свертываемости крови, могут развиваться тромбозы мелких сосудов в легких и в почках, а также тромбозы крупных сосудов. Развиваются инсульты, инфаркты, почечная недостаточность. Это очень серьезные симптомы. У нас были такие тяжелые больные. А 99 процентов больных с бронхолегочной патологией. Это пневмония у отягощенных другими заболеваниями пациентов.
— Есть наблюдение: кто чаще всего попадал под прицел коронавируса?
— Мужчины. Потом пациенты с избыточным весом, больные сахарным диабетом, старше 65 лет. Такой классический портрет коронавирусного больного. Честно сказать, не все понимают опасность. Люди позволяют себе пойти в магазин или ехать в автобусе без маски. Нельзя! Это безответственность.
— Какая картина была у нас в прошедшие месяцы?
— Каждый день было примерно по полсотни тяжелых и крайне тяжелых больных. Из них на искусственной вентиляции легких (ИВЛ) находилось порядка тридцати пациентов, сегодня уже меньше двадцати. И количество таких больных уменьшается.
— ИВЛ дает человеку возможность выкарабкаться?
— 50 на 50. Хотя бытует мнение: если назначают ИВЛ, то уже не выйдешь из критического состояния. Это не так. Есть четкие медицинские показания к назначению: у человека одышка, он не может сидеть, не может лежать, не может есть… Мы ведем таких больных, у нас постоянно действующий консилиум. И люди выходят из этого состояния, если правильно все делать.
— Вы не сказали про детей…
— У детей (тьфу-тьфу!) болезнь проходит легко. Было несколько тяжелых случаев с исходными заболеваниями — недоразвитием легких, сахарным диабетом. Но они благополучно выкарабкались.
— Откуда у нас появился унифицированный медперсонал при всеобщем его дефиците?
— В 10-й больнице перепрофилировали весь персонал. Были закрыты все ранее действующие отделения, кроме терапии и пульмонологии. Все врачи стали инфекционистами. Привлекали врачей из других больниц и поликлиник, тоже после переобучения.
— Как можно офтальмологу стать инфекционистом?
— Можно. Если требуется. Проводили краткосрочные циклы повышения квалификации. С другой стороны, есть методические рекомендации — как протекает болезнь, ее инкубационный период, лечение. Опять же: мы все в мединститутах проходили и лечебное дело, и педиатрию. Людей ведь не с улицы брали, а с определенной базовой подготовкой. Причем наш медуниверситет первым пошел на переподготовку — мы проучили больше тысячи врачей. Ординаторы тоже пошли на это поле боя: больше двухсот человек работали и в госпиталях, и в поликлиниках. Потом присоединились студенты. Добровольно. Работали и нянечками, и санитарами.
— Но ведь были и отказы.
— Были, но мало — люди имеют на это право. А вообще, надо сказать, что в этот ответственный момент наше врачебное сообщество сплотилось. Никто не задавал лишних вопросов. Вначале, правда, было недовольство по поводу денежных выплат, пока не разобрались что к чему. Но ситуацию быстро исправили.
— Многие врачи заболели?
— Многие. Ведь каждый из них длительное время находится под вирусной нагрузкой. Но, слава богу, никто не умер. Это тоже говорит о том, что вовремя были приняты меры, закуплена одежда, маски и т.д.
— Опять же: костюмы и маски в достатке, а гуманитарку присылает и Москва, и Китай. Стало быть, дефицит?
— Кто бы от помощи отказывался?! Москва выходит из эпидемиологического режима, у нее есть ресурсы — почему бы не поделиться?
— Да, кстати, про живую гуманитарку — московских врачей. Они были нужны?
— Их приехало тридцать человек. У них практического опыта больше: в Москве больные поступали потоком. Наши анестезиологи-реаниматологи говорили, что многое у москвичей почерпнули.
— Например.
— В плане принятия решений, например, по вентиляционным режимам на ИВЛ. Там же целая наука: какое дыхание, какой воздух, какой поток, какая температура. Большая группа врачей была из московского Центра радиологии. Высококвалифицированные специалисты, они в Комсомольске помогали оказывать онкологическую помощь при коронавирусе.
— Ходят слухи, что приехавшие москвичи дали повышенные дозы лекарств и больные скончались.
— Да что вы говорите?!! Это неправда! Да, мы увеличили количество принимаемых антикоагулянтов именно по совету москвичей, исходя из их конкретной практики. Но это только улучшило выздоровление.
— Достаточно ли у нас лекарств?
— По лекарствам проблем не было и нет. У нас был вопрос по аппаратам ИВЛ, но Москва вовремя нам помогла, а сейчас пришли и заказанные аппараты.
— Какие медицинские проблемы выявила пандемия? Что нам надо сделать?
— Следует вовлекать и привлекать население в профилактику и в программы заботы о собственном здоровье. Это называется санитарным просвещением. Во все времена, особенно после Великой Отечественной войны, когда стоял вопрос о приросте населения страны, на первом месте стояла санпросветработа. Мойте руки перед едой, принимайте душ и прочие общегигиенические рекомендации.
— Что ли мы такие грязнули?
— Я не об этом. Я о масках: в марте был период, когда их не было.
— Так ведь многие убеждены, что маски бесполезны.
— Поверьте мне, это заблуждение. Второе, что вскрылось во время пандемии: это организация маршрутизации больных — принятии решения о госпитализации пациентов. К примеру, куда направлять больных из районов? Задачу приходилось решать, что называется, с колес. Рекомендаций не было. Не было предварительных учений. Скажем, по пожарной эвакуации есть учения, есть антитеррористические учения. А вдруг какая-то эпидемия — и что делать?
— Так, может быть, их следует провести?
— Мы уже взяли на заметку, будем проводить с нашими студентами ликбез.
— Это в медуниверситете, а в крае?
— Нужно проводить такие учения и в поликлиниках, и в больницах, и в общекраевом масштабе. Еще хочу сказать, что пандемия показала истинное лицо нашей медицины и врачей.
— И какое это лицо?
— Наши медработники не боятся экстренных ситуаций и готовы к преодолению. Вы бы видели их истощенные лица…
— Почему истощенные?
— Маска, костюм, очки… Это очень тяжело. В организме теряется жидкость. Можно быть в таком облачении только четыре часа. Все снял, туалет, душ, потом снова надеваешь. Работать можно не больше восьми часов. А они работают по двенадцать и больше.
— Вы считаете, резко вырос престиж профессии?
— Несомненно! Вообще, медицина сегодня — это как индикатор общественного, социального здоровья. Недовольство людей есть. И дефицит врачей, и невнимание, и черствость есть еще в нашей жизни. Дьявол кроется в деталях. Можно прийти в поликлинику, а санитарка огреет тебя вонючей тряпкой…
— Да ладно санитарка! Врачи порой позволяют себе… мелкое хамство.
— Бывает, позволяют…
— Однако перейдем к другой теме. Заканчивается прием документов от поступающих в ваш вуз.
— У нас каждый год идет рост на 100-150 заявлений от выпускников школ. Нынче рост на 500! Москва дала нам дополнительные бюджетные места на некоторые специальности. Например, на «Лечебное дело» мы утвердили 240 мест, а еще 40 дополнительных мест получили. А в общем, если убрать студентов-целевиков, то конкурс больше 10-12 человек на место.
— Это на бюджетные места?
— Да. Контрактников мы практически не берем. За деньги учиться медицине… Может, только на стоматологов.
— А как насчет зарплаты преподавателей?
— Нам нельзя не поднимать зарплату: мы же всегда соревнуемся со здравоохранением. Будет у нас меньше, наши доктора наук уйдут в практическую медицину. Будут принимать пациентов на участке, вежливо разговаривать… Мы начали поднимать зарплату. Из практической медицины к нам пошел народ. Сейчас коронавирусными деньгами там подняли зарплату, мои доктора наук опять начинают косо смотреть… Вот так и будем соревноваться. А вообще, мы в медуниверситете в первую очередь врачи, которые преподают.
— Подняли зарплату… Вы так говорите, как будто у вас бездонная кубышка.
— Откуда деньги? Москва дает — бюджетное финансирование. Немного оптимизируемся — перераспределяем нагрузку. Немного зарабатываем.
— Если к вам с удовольствием идут учиться, отчего же у нас в крае такой большой дефицит врачей?
— Оттого, что не занимались этим «дефицитом» с 2012 года. Плановая целевая подготовка врачей началась только в 2014 году – это когда район или город направляют к нам студента, а потом дают ему трудоустройство. И держат выпускника договором, обязательствами, социальным пакетом.
А в общем количество бюджетных мест Москва нам не увеличивала. Я пришел на должность ректора в 2016 году и вплотную планомерно занялся этим вопросом. На «Педиатрию» со 120 мы подняли до 180 мест. На «Лечебное дело» со 120 мы подняли до 280 бюджетных мест.
— Такое было только у нас?
— Нет, по всей России. Я назову это перекосом. Потому что тогда страна занялась высокотехнологичным здравоохранением: строили больницы, оснащали их, закупали оборудование. А потом стали поворачиваться к кадрам — их надо растить. В ординатуру увеличили набор.
— Настанет время, когда дефицит врачей исчезнет?
— К 2024 году дефицит медработников в крае исчезнет полностью.
— Вы гарантируете?
— Я уверен. Дефицит врачей может быть закрыт даже раньше. Останется к этому времени закрыть дефицит среднего медперсонала.
— И что будет делать медуниверситет?
— Будет вести обновление кадров, заниматься повышением квалификации врачей.
— Хорошо. В 2024 году мы пригласим вас в редакцию и вы скажете: я же обещал, вот оно – исполнилось!
— Закроем дефицит, не сомневайтесь. Мы лично участвуем в подборе кадров, в их расстановке. Я знаю каждого ординатора: куда он пойдет работать, с чем туда придет. Но здесь есть такой нюанс: надо поднимать местные власти, чтобы они понимали и лично участвовали в подборе кадров. Тогда будет толк.
— Трудоустроить выпускников — не проблема. А жить им где?
— Этим должна заниматься власть — и краевая, и местная. Жилье для медицинских работников — давнишняя-предавнишняя, застарелая проблема. Ею надо заниматься.
— А как муниципалитету заниматься жильем, если в его полномочиях только профилактика и здоровый образ жизни?
— Значит, надо что-то менять в этой системе.
— Каким образом и в каких сферах ваш университет взаимодействует с краевой властью?
— У нас с краевой властью полное взаимопонимание. А взаимодействие понятно: подготовка кадров и повышение их квалификации, консультативная работа. Мы получаем от краевой власти гранты на различные научные разработки.
— Ваш университет — федеральная структура…
— …не надо делить: федеральная — не федеральная! Если федеральная структура, то профессор или доктор наук отзанимался со студентами и отправился домой – так, что ли? А дальше что? Это неправильно. Мы же говорим краевой власти: давайте проводить целевую подготовку врачей. Хотя это нам в ущерб. Главное в чем: все, что мы делаем, мы делаем в рамках одной краевой задачи — растить и воспитывать врачей.
— А краевая власть помогает вам деньгами в выполнении этой задачи?
— Денег — никаких. По финансовому законодательству нельзя — у нас разные уровни бюджетирования. От края мы получаем гранты и базу практического здравоохранения — наши студенты приобретают практику в краевых больницах и поликлиниках. А еще — грамоты, медали, звания лучших по профессии. А вот за повышение квалификации врача нам платит больница или сам слушатель.
— Этим активно пользуются?
— Конечно. Мы получаем неплохие деньги за повышение квалификации.
— Есть ли у вас вопросы к местным законодателям?
— Вопросов к ним нет.
— К Госдуме тоже нет вопросов?
— Там есть. Потому что реально обучение бюджетного студента стоит больше, чем нам дают на это финансов. Вот если бы пересмотрели коэффициенты… Это мы уже обсуждали в краевой думе, надеемся, что депутаты выйдут в Госдуму с предложением уменьшить понижающий коэффициент, чтобы нам давали больше денег. Мы процентов тридцать недополучаем за студентов, хотя в целом финансирование стало гораздо лучше, чем было раньше.
— Насколько современно техническое оснащение университета? Или в больницах и поликлиниках уровень выше, чем у вас?
— Оснащение у нас хорошее. В симуляционном центре есть виртуальная поликлиника, виртуальная операционная, есть родильный зал, неонатология, стоматологический кабинет, учебная аптека. Есть дистанционное обучение, видео-конференц-связь. Мы обновили технологии и оборудование в центральной научно-исследовательской лаборатории. Вопросов особых в этом плане нет, если появятся, то будем решать, будем развиваться.
— А если сравнить с другими вузами?
— В Иркутске больше практических баз. Во Владивостоке лучше с оснащением симуляторами. Мы в этом плане в середине. А по научным исследованиям, по публикациям, по диссертационной активности, по спортивным достижениям, по волонтерству мы на первом месте среди дальневосточных медицинских вузов.
— Что вы хотите сделать в ближайшие годы? Какие ставите перед собой задачи?
— Первое, что надо сделать, это выработать краевую политику о планомерной ликвидации кадрового дефицита в отрасли. Здесь нужна система четкой поэтапной работы. Поголовно, в ручном режиме устранять дефицит: хирурга надо сюда, терапевта сюда и т.д.
Вторая задача — повышать качество подготовки кадров. Медицина не может вариться в собственном соку. Медикам надо буквально навязывать непрерывное образование — направлять на стажировки, на конференции, привозить сюда известных профессоров, эксплуатировать международные связи. У нас в крае это все есть, но надо использовать еще шире. Надо встречаться с нашими японскими, корейскими, китайскими коллегами.
И третье: создать наши некие центры роста. Допустим, вплотную заняться дальневосточной курортологией и физиотерапией, рекреационным туризмом, дикоросами. Дальше: у нас сильные родовспоможение, пульмонология, нейрохирургия, онкология, кардиология. Взять такие направления, по которым мы стали бы центрами притяжения сюда пациентов из других регионов и даже соседних стран.
А еще я хочу построить студентам общежитие. И еще: расширить симуляционный центр, библиотеку полностью сделать виртуальной.
— Однако задачи принципиальные.
— Это моя принципиальная позиция: медицинский университет стоит на краевой земле, поэтому я хочу, могу и буду работать на государство в краевом масштабе. Камчатка, Магадан, Сахалин тоже дают нам кадры. Но я заинтересован работать в крае и буду растить кадры в крае, оставлять их в крае, создавать здесь центр притяжения населения, чтобы вместе со студентами сюда приезжали их семьи. Университет — это точка притяжения молодежи, их родителей, бабушек и дедушек.
Раиса Целобанова
e-mail: tselobanova1950@yandex.ru
В опросе также участвовала Ирина Северцева
