Гость редакции — Александр Геннадьевич Петрынин, директор Хабаровского краевого центра психолого-педагогической, медицинской и социальной помощи, заслуженный учитель Российской Федерации
— Александр Геннадьевич, в апреле опыт деятельности вашего центра по теме «Профилактика социального сиротства, криминализации и наркозависимости несовершеннолетних» вы презентовали на сетевой Межрегиональной онлайн-конференции «Эврика – Авангард-2021». Конференция состоялась в рамках проведения круглого стола с участием министра просвещения РФ Сергея Кравцова, обсуждались задачи государства и инициативы в системе образования. Это событие?
— Это очень важное событие, историческое, оно касается не только нашего учреждения. В 2010 году Фурсенко подписал приказ Министерства образования РФ, который учредил федеральные инновационные площадки. Мы вошли в первые семнадцать. Чтобы был понятен уровень: в число этих семнадцати вошел, к примеру, и МГИМО. Но через несколько лет федеральный оператор сменился. Ранее это была «Эврика», известная организация в России, потом оператор стал назначаться на конкурсной основе. Ребята они, может, были и хорошие, честно отрабатывали свои деньги, но всех нас, кто глубоко погружен в педагогику, удивляло: а в чем суть отчета — в статистике? А где дела? Министерство образования, видимо, это перестало устраивать, и они совершили ошибку: издали приказ и одним махом уничтожили всех — и сорняки, и плевелы, и злаки.
Возникло серьезное возмущение в обществе. И я откликнулся, написал, что три года назад имел возможность общаться с Кравцовым лично, и, видимо, команда министра подвела, когда он вникнет, ситуация изменится. И она изменилась. Решили провести перезапуск инновационных площадок. Состоялся серьезный круглый стол, проводил сам министр.
И вот в выступлении министра слышу мнение, которое тоже высказывал. Еще несколько лет назад, когда в Бурятии два подростка, ворвавшись в школу, совершили теракт, и кто-то из первых лиц назвал их «отморозками», я позволил себе не согласиться: «Я не могу назвать детей отморозками. Понятно, что они совершили не тимуровский поступок, и это мерзко, потому что они причинили боль другим людям. Но я бы разобрался, почему это произошло». И вот в выступлении Сергея Кравцова я слышу тот же смысл: ребенок оступился, мы даем ему шанс, а если шанс не дадим, он вообще пропадет. Ни от кого от первых лиц не слышал еще такого выступления. Формально говорили по-всякому, но по-человечески не заступался за этих детей никто.
Минпрос страны поднимает девизы, лозунги, смыслы, концепцию нашего центра, более того, предлагается взять за основу наш опыт и включить в программу вузов – этому никто не учит. А у нас шикарная федеральная инновационная площадка, мы учим на нашей базе хабаровских педагогов, иногородние приезжают к нам, в московских вузах читают лекции по нашим книгам. Это работа. Но из-за формализма вылили и воду, и едва не вылили младенца. В своем докладе я говорю, что инновационная школа — это не временное образование, это площадка, где системно реализуются инновационные выходы из сложившихся острейших вызовов времени. Круглый стол показал значимость проблематики, над которой работает центр. Казани еще не было – это очень важно. Второе – серьезные наработки и учебные издания. Разработана программа повышения квалификации, которая работает много лет.
На недавнем совещании по взаимодействию с правоохранительными органами я говорил, что если бы у этого казанского ребенка был бы хотя бы один педагог, которому можно было бы открыться, трагедии бы не случилось.
— Если уж мы перешли к Казани. Были еще Бурятия, Керчь…
— Пермь…
— Отчего это происходит?
— Детская агрессия — из-за непонимания прежде всего. Детей не понимают, не слышат, не слушают. И ребенок закрывается, находит себе нишу в другом, популярном. В этих ужасных играх, где ФСБ охраняет аэродром, а добрые американцы его освобождают. И наши дети доблестно убивают ФСБ. Владимир Соломонович Библер, доктор философии, говорит, что игра — это продуктивный вид деятельности, она формирует черты характера. Если ребенок играет в киллера – это не просто так. В нем формируются черты агрессивности, он способен к циничному отношению к жертве, он в человеке, в однокласснике может увидеть жертву. Девочка играет в валютную проститутку не просто так. Почему игра в дочки-матери в Советском Союзе была очень популярна? Психологи очень хорошо продумали, игра формирует отношения: если девочка говорит своей куколке «Золотце ты мое, самоварное, ты мое сокровище!». Откуда все? Да мама ей так говорит! А если говорит: «Вот все дети как дети, а ты у меня самая непослушная». Это откуда? Не надо к бабке ходить.
— Есть дети нелюбимые, недолюбленные, перелюбленные, но проблемы — у всех.
— Их не слышат, их не чувствуют. Достаток в семье – не определяющее. Определяющее – отношение: доверие, принятие, дружба, сотрудничество. Это трудно. Не каждой маме, не каждому папе, особенно когда подросток многое себе позволяет, хватает мудрости. Ситуации могут быть разные. Вот на семинаре с правоохранителями выступала у нас мама. Ребенок просто стал монстром в доме, к нам повезли — три раза сбегал по дороге. А в Центре ему понравилось ни с того ни с сего, потом он, правда, неделю бегал, мы его выловили, привезли, поселили в приют – и все. Он остался там на веки вечные, до 9 класса, сбрил свои локоны — нормальный пацан. Мама показывала фотографию – он в армии сейчас. А второй пришел, кровесворачиватель. Но мы об этом не говорим, мы говорим какой он золотой сейчас. Дети были спасены. Они искали выход и нашли. Обе истории, конечно, о безотцовщине. Мальчик-подросток ищет сильную личность, находит на стороне, как правило, в криминале.
— А если не находит, как тот казанец?
— Он нашел себя в Интернете.
— У нас сейчас выделяются значительнейшие суммы на патриотическое, духовное и прочее воспитание, у нас социальная ответственность бизнеса, чтобы детям дать дополнительное развитие, а вы рассказываете какие-то ужасы и страсти. Получается, что суммы не туда расходуются или они не те?
— Давайте так: я эти суммы не получаю.
— Но с точки зрения педагога…
— Я полагаю, что они идут на нужное дело, и не могу говорить за все образование страны, я должен знать фактуру. Могу сказать, что каждая выделенная копейка, поступающая в Центр, идет на духовное развитие ребенка. У нас стены исцеляют.
— Александр Геннадьевич, мы знакомы более четверти века, но, кажется, я ничего не знаю о начале.
— Конец 80-х – оттепель в образовании. На гребне этой волны в стране появляется сеть инновационных учреждений, в том числе и в Хабаровске. Это годы первых авторских школ, первых педагогических съездов, когда вся страна, замирая, следила за выступлениями педагогов. Это было удивительное время. И мы в это время тоже возникли. Александр Адамский приезжал сюда, и в Валдгейме, на базе Интерната, мы проводили республиканский сбор. Идея Центра реабилитации у меня была давно. Но свести все в одно получилось именно там. 1989 год. А через три года идея получила воплощение.
— Хорошо. Но как появилась сама идея? Неужели самому пришлось переживать что-то подобное?
— Я был успешным школьником, собирался поступать в институт международных отношений, учил языки, международный этикет (поэтому дети мои, хулиганы, знают, чем едят рыбу — готовимся на прием к английской королеве). Я ж не понимал, что нужно быть сыном первого секретаря крайкома партии, чтоб поступить, был глупый, наивный ребенок. Естественно, не поступил, приехал с этими экзаменами, поступил в хабаровский вуз. Но это не важно. Важно, что когда я учился в школе, я не думал, что буду работать с детьми, но получалось. Был активным парнем: писал сценарии для кукольного театра, был ведущим во всех комсомольских штуках. И мы открыли клуб юных друзей книги имени Агнии Львовны Барто. Барто меня, пятнадцатилетнего, поразила – она сердцем детского поэта сделала гениальное открытие: после войны многие дети остались без родителей, не потому что кто-то погиб, а потому, что пропал без вести. Из блокадного Ленинграда вывозили деток – эшелон шел, бомбежка, документы уничтожались. Если ребенку четыре, он мог сказать, где жил, как его зовут, как зовут маму. А когда два года? Вот вам фамилии военного времени – Безымянных, Неизвестных и т. д. Прошла война, люди понимают: мама-то жива, сын или дочь где-то есть, а как найти? И удивительный человек – это ж какое нужно тонкое чутье, чтобы написать стихи, которые ребенок, еще толком разговаривать не умеющий, уже лопочет! — она вела на радиостанции «Маяк» передачу «Найти человека». И написала сценарий одноименного кинофильма по детским воспоминаниям. Этот поступок подвиг меня с ней познакомиться. И я пошел к ней в гости. Мне было 15 лет.
— Вот так просто взяли и пришли?
— Сначала позвонил. Мамочка меня отправила со своей подругой-учительницей в Брест, потом я поехал в Ленинград к дяде. Потом я пропал. Маме дал телеграмму, что я жив-здоров и все. И месяц путешествовал сам по себе. Приехал домой, мама плачет. Папа говорит: что ж ты наделал, мама ж тебя потеряла. Я только тогда понял, как заставил переживать всех своим поступком. И с той поры где бы ни был – звоню. И детей этому учу, рассказываю историю ребенка, любящего маму.
Но вот я в Москве. Узнал в справочной телефон по адресу – нам Агния Львовна в школу телеграмму присылала — пошел к Барто. Открыла Домна Ивановна – Домаша. Это был дом-музей: вот рисунок дочери Джанни Родари, а этот — Гагарин подарил рисунок своей дочери. Я играл на фортепиано, к клавишам которого прикасались Кабалевский, Дунаевский и Прокофьев. Я принял это почему-то все сразу, и они меня почему-то приняли.
Барто взяла первый томик своих стихов и написала: «Друзья, примите первый том, а том второй пришлю потом». Потом я так же писал стихи, как она, махом выдавал, экспромтом. В 1989-м работал в родной школе, в продленке. Пацан какую-то блестяшку себе в ухо нацепил. Это был редкий случай, вызывающий. Парень что-то надерзил, а я в ответ: «Эпиграф: «Месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит». Посвящение: лебедь-царевна такая дуреха: в ухе должна быть звезда, как у Лехи!». Зал грохнул, Леха не знал куда деваться. Это – Барто. Я еще не работал с правонарушителями, еще не изобрел развенчивание лидера — лидером должен быть педагог. (Нужно показать, что педагог круче, не умнее, а круче, даже если он ржавый чайник.) И то, что я стал педагогом, тоже Барто.
Когда я второй раз был у Агнии Львовны – приехал на литературный праздник в Москве — она мне говорит: «Саша, вы нужны детям». Я никогда не думал об этом, готовился в престижный вуз. Она говорит: «Я часто выступаю в детских домах. У них такие глаза! Вы очень им нужны». Что она во мне увидела? Я заинтересовался, почему бы и нет? Но учился на инженера, выступал, ругался с комсомолом, потому что они поступали несправедливо. Но я пошел работать в детский дом. Меня встретила Валентина Марковна Пичугина – сирота, воспитанница этого детского дома. Я ее спрашиваю: «Как быть? Как знакомиться?» — «Ты останься на отбой. Поднимись и спроси, где его мама». Я говорю: «Он же плакать будет». – «А пусть, зато ты поймешь его, и он тебя примет». Мне это сказал человек, который сам все прожил. Помню этого мальчишку. Наутро он стал называть меня Саша, за брата считали потом. Потом я стал внештатным инструктором горкома комсомола, сам напросился – слеты проводил. Нам Алла Пугачева присылала приветствия, Юрий Левитан, Клара Румянова. Это был потрясающий слет детских домов, горком партии единственное замечание сделал: у вас на эмблеме ребенок в кедах.
— Пока еще очень далеко от трудных подростков.
— Потом в Бикинской спецшколе свершился бунт. Дети провели ток с заземлением через кровать – баррикаду устроили. Там 16-летний мальчишка был электрик, и он спокойно сделал баррикаду, порезали мастера стеклом… Натворили, в общем, дел. Алексей Черный собрал совещание, и просили всех, кто мог, поехать. Я поднялся на отбой… Наутро вся школа меня приветствовала. Меня там приняли.
— Что же вы сделали?
— Я проводил такие задачи логические: рассказываешь сюжет, а они отвечают только «да» или «нет». Так, наверное, при приеме в контрразведчики проверяют. Но мне эти вопросы когда-то вожатый в детстве задавал. Я умел проводить снятие – то, чего не умеют мои коллеги. В школе не хватало воспитателей, я напросился. Тут же им устроил орлятский круг – по коммунарской методике, по орлятской педагогике. А пацаны моей группы взломали склад, потом все вернули, правда. Сидим, анализируем. Они мне говорят: «Вы виноваты, вы очень добрый, вы нам поверили, а нам верить нельзя». Пацаны не простые. И мои сегодня не простые. Мы пошли на колоссальный риск, мы собрали криминальное сообщество детей – только кинь спичку, тут же взорвется. И нужно так построить процесс, чтобы за три года – ни одного ухода. Ни одного срыва – такая сегодня статистика. Процесс выстроен – у нас семья. Я — крестный во всех отношениях.
— Вот три раза мать парня к вам везла, три раза сбегал. Пришел. Что он там видит?
— Мама рассказывает: «Говорили, куда вы ребенка везете, там учатся отбросы общества. И мой тоже: не поеду. Приехали. Заходим, а там: «Здрасьте. А вы к кому? Пацан, че такое? К директору? Щас отведем или позовем его». Да такого в школе не бывает! Для ребенка такая вежливость — все за руку здороваются — чудо. К директору провели (все пацаны хотят показать, что они друзья директора). Да сегодня встречаем по режиму – с металлоискателем, санитайзером — это ужас во что школу превратили, это несчастье, это тоже еще скажется. И митинги еще скажутся, потому что протест взрослого населения транслируется на протест детей, сейчас в семьях будут бунты. Мы получили что хотели: совратили детей. Мы преступили черту, совершили преступление против детей.
— Вы всегда в зоне детского доступа?
— Нина Ивановна, мой секретарь, говорит, что взрослым попасть ко мне трудно, а ребенок проходит без записи. Решаем все проблемы сразу. Вот Лешка – однажды в трусах зимой, по снегу, убежал после операции аппендицита из больницы. Очень шебутной, гиперактивный: а ворвется в кабинет, посмотрит на меня, и все – полная реабилитация.
— А если в школе нет такого человека?
— Надо искать, надо, чтобы такие люди были. Иначе будем терять детей. Это призыв к моим коллегам, к сообществу педагогов.
Почему я к вам сейчас опоздал? У меня был на приеме шестиклассник. Школа отстранила его от занятий, потому что залез на дерево. Дерево было низкое, но он ребенок – пацан должен по деревьям лазить. Его мама бросила, папа не бросил и бабушка. Я таким приоритет даю – компенсация более успешная. У нас успешны дети отцов-одиночек, и вначале у нас 80 процентов педагогов были мужчины. Ну, Бог так устроил, потому что высок был процент криминализации. Сейчас мужиков мало, зарплаты маленькие, и когда приходят мальчик или девочка с папой – получается полная гармония. Они из уважения и любви к бате готовы исправляться.
— Сколько сейчас в Центре воспитанников?
— 99. Было 132. Санитарные нормы меняются. Увеличить нормы на ребенка, к сожалению, не можем. Где было 32 ребенка – на постоянном проживании — я заплатил за перенаселение — сейчас 15 человек. В новом доме будет 30. Это уже счастье.
— Как к вам попадают?
— Есть несколько способов, первый, массовый – школа. В апреле-марте идет письмо, Центр пишет в министерство, министерство пишет в органы местного самоуправления, что началось укомплектование. Дети, склонные к правонарушениям, приглашаются: дата, школа, причины направления…
— Школа может отправить того, кто неудобен. А им не удобны все.
— К сожалению, я патриот школы: сын учительницы. Но пока я не открыл Центр, я не понимал, что школа делает многое неправильно. Интересно, что детей моих в школу назад не принимают…
Второй путь более надежный – это силовые структуры: ПДН, полиция, нормальные оперативники. Бывает из СИЗО забираю: сидит там белый и пушистый, готовый на все. Потом месяц — эйфория. А потом начинается испытание. Вот на чем оттачиваются педагогические способности и мастерство.
Третий, самый надежный и проверенный вариант – это дети. «Александр Геннадьевич, я был глупым, я понял, что Центр меня спасает. У меня есть друг, хочу его привести» – «Веди». Тут и диагностика уже не нужна: точно наш. И он приходит, я говорю: «Ты знаешь, у нас нет мест, но я не могу не взять, потому что Алексей за тебя ходатайствует». И у меня такой вот ресурс. Одному говорю: «Ты привел, отвечай за него, а второму — ты же друга подводишь, он мне слово дал». Вот так это работает.
— Есть такие люди, кто норовит вставить палки в колеса?
— Сколько угодно. В 2013 году вышло постановление правительства Хабаровского края о строительстве на территории храма Серафима Саровского комплекса зданий для нашего Центра. Первое здание по договору выполнено, его построили администрация города, епархия. Вячеслав Шпорт гарантировал своим постановлением до 2015 года построить второе здание, но кризис наступил — наводнение. Ушли куда-то миллиарды. Дом второй не построен до сих пор. А между тем мы заняли первое место в России за этот проект. Я писал, как дизайн интерьера влияет на развитие ребенка. Мы выдержали все нормативы. Слава Богу, в один дом мы въехали. В 2018 году, в апреле, Шпорт подписывает дорожную карту. В сентябре завели 200 миллионов, в сентябре пришла другая власть. Никого не предупреждая, деньги перекинули на, без сомнения, нужную Комсомольскую инженерную школу.
— И про вас забыли?
— Не просто забыли – до сих пор не выполнены обязательства правительства края перед патриархом: построить второй дом для Центра.
— Бить нельзя, наказывать нельзя, заставлять делать через силу нельзя – не поможет. Как ребенка мотивировать?
— Наказание наказанию рознь. У Макаренко было наказание — сидеть молча в черном кресле в его кабинете. Или поступает записка: завтра в 14 часов прибыть в кабинет начальника колонии. Вызванный сразу прибегает: «Вызывали?» — «Завтра в 14 придешь». Через два часа: «Вызывали?»…
— Ага, наказание – это ожидание наказания. Но один раз работает. А в детском коллективе подобное не повторишь много раз.
— Другое сработает.
— Но где найти столько приемов?
— А вот это, извините меня, педагогика, это талант. Это творчество. Это неиссякаемое.
— Где взять таких педагогов?
— Господь посылает.
— Я – атеистка.
— Когда приходит молодой педагог, предупреждаю его о разочарованиях, о трудностях. Если вы сильный человек, выдержите, если слабый – вам нечего тут делать. Должны быть воля, сила, любовь и принятие детей. Вот и все. Потом на реплику «я слабый», уговариваю: нет, ты очень сильный. Я ж тоже умею мотивировать.
Беседовала Ирина Северцева
В разговоре принимали участие Андрей Дунаевский, Владимир Чернышов
