Гость редакции — Игорь Васильевич Даниленко из села Кутузовка района им. Лазо (КФХ Т.Г. Даниленко), инициатор козоводства в Хабаровском крае
— Как давно и зачем вы оказались в Кутузовке? Это же богом забытое село…
— Мы с женой приехали в Кутузовку в декабре 2017 года, потому что купили там дом и два гектара земли. Это наша усадьба. У прежнего хозяина была пасека, и у нас было намерение заняться пчеловодством. Но в Кутузовке на все село имелась одна корова. А молока-то хочется. И мы купили пару коз. Наше молоко многим понравилось, поэтому мы купили еще козу и еще… А потом посчитали рентабельность. Оказалось, козами заниматься выгоднее, чем коровами. Козье молоко больше ценится, а прокормить дешевле.
— Но где же их пасти, если у вас приусадебная земля?
— В 2018 году по программе «Дальневосточный гектар» мы взяли на семью еще три гектара земли. Потом оформили аренду на гектар. А позже моя мама тоже взяла рядом «дальневосточный гектар». Итого у нас семь гектаров земли.
— По «дальневосточному гектару» вы указывали в заявке вид деятельности?
— Безусловно! Мы выбрали животноводство.
— Хотели заниматься пчеловодством, но переключились на коз, почему вдруг?
— Не вдруг. Когда «козья» деятельность нам стала понятной (по финансам, по экономике, по затратам, по видам продукции), я написал бизнес-план и отправил его на конкурс Агентства по развитию человеческого капитала при Минвостокразвития. И победил! Меня пригласили на Дальневосточный экономический форум во Владивостоке. Это был 2018 год.
— Какой бизнес был в вашем плане?
— Козоводческая молочная ферма на «дальневосточном гектаре».
— И вы были на ВЭФе почти на седьмом небе! В пиджаке, при галстуке, без конкурентов, с оригинальным проектом…
— Ну, не так высоко… Но скажу честно, было приятно. И за себя, и за Хабаровский край. После презентации проекта представитель коренных народов Камчатки предложил мне заняться у них козоводством.
— Странное предложение…
— Проблема в том, что у них нет никакой работы. Женщины (не упадите со стула!) собирают в лесу заячий пух и делают из него национальные поделки на продажу. Так они зарабатывают деньги. А представьте, сколько пуха можно взять с козьей фермы?!! Он обещал и вертолет, и вездеход… А я отказался. До сих пор жалею.
— Вернемся к нашим козам.
— Вернувшись из Владивостока, я выступал на совещании предпринимателей с участием тогдашнего губернатора Вячеслава Шпорта. Промышленной фермы тогда в крае не было ни у кого, коз держали только отдельные частники. Шпорт услышал мое предложение. Ведь кормовая база у нас хорошая — козам не нужен силос, не нужны поля кукурузы. Фермы можно развивать в любом, даже северном поселке. Я предложил на базе нашего хозяйства создать племенную ферму, пропагандировать козоводство, а также помогать открывать небольшие фермы в селах. И еще попросил, чтобы наравне с молочным животноводством включили в систему грантовой поддержки края и козоводство.
— Как-то все у вас легко и просто, слишком оптимистично…
— Ну, до трагедии мы еще дойдем. Но тогда действительно на удивление все складывалось удачно.
— А вы не задавались вопросом: почему на Дальнем Востоке не было ни промышленного овцеводства, ни козоводства? Помнится, зоотехния в свое время уверяла, что им здесь не климат, они слишком подвержены болезням.
— Так ведь у нас и перцы с баклажанами тогда не выращивали — только огурцы и помидоры с капустой. А за коз у меня такие аргументы. Первый: у нас в тайге живет дикая коза — кабарга, которой не страшен наш климат. Второй: коз легче прокормить — они едят любое сено, любую солому. Третий: для коров требуется большое помещение, они выдают жидкий навоз. Для козофермы не нужно оборудование по навозоудалению. Это выгоднее по трудозатратам.
— Неужели за десятки лет советские животноводы не додумались, насколько выгоднее держать коз, чем коров?
— А все просто: началось со времен Хрущева, который сказал, что козы не для России, потому что у них вонючее молоко.
— И у вас вонючее?
— У нас не вонючее. Все зависит от ухода за животными. Чему мы и намеревались учить фермеров.
— Любопытное намерение учить других, еще не имея своей фермы.
— Так у меня уже был некий опыт! В начале 90-х мы с женой держали ферму в Циммермановке Ульчского района, где были коровы и козы. Начало было там, а потом было самообразование…
— Прямо-таки фермер-самородок! Хотя чему удивляться? Мы переживаем дикий капитализм. За редким исключением, все фермеры начинают с нуля, как слепые котята, спотыкаются и падают… А когда глазки прорежутся, либо разоряются, либо обретают опыт.
— Так я еще в 70-е годы учился животноводству. Если помните, была государственная программа обучения кролиководству в школах. Родители помогли мне построить клетки, где я выращивал порядка трехсот кроликов, а у моего деда их было под тысячу. Все лето косил траву, кормил их, а потом живьем сдавал в коопзверопромхоз заготовителям. А как иначе ребенку заработать деньги? Ведь хотелось купить и велосипед, и кеды, и джинсы…
— Мы с вами отвлеклись от грантов.
— По распоряжению Шпорта козоводство было официально включено в молочное животноводство с правом на гранты. И сейчас везде пишется: КРС и МРС.
— МРС — это что?
— МРС — малый рогатый скот, то есть козы и овцы. Гранты стали давать еще и овцеводам.
— Ваша задумка о ферме требовала увеличения поголовья. Где его найти?
— В частных хозяйствах. Купили очень хорошего племенного козла Тихона. Постепенно набирали стадо. Сделали на усадьбе небольшой цех по переработке продукции. Сдали ее на анализ, естественно, нас проверял участковый ветврач. Вышли на реализацию в «Самобранку», в магазин «Рафаэлло», продавали через Интернет. Идею с козами подхватили СМИ, чем здорово помогли. К нам приезжали китайцы, потом японцы, потом немцы. И обо всем этом писали. Пиар! Приезжала комиссия из Минвостокразвития посмотреть, как развивается производство на «дальневосточных гектарах». Все охали, ахали…
— А вам понравилось!
— О нас пишут, после чего мы получаем шквал заказов. Кому не понравится? Конечно, я думал, что сел богу на плечи — и вперед! На этой волне мы подали заявку на грант и в марте 2019 года получили его.
— Заявку на грант вы подавали под развитие фермы?
— Да, мы представили бизнес-план в минсельхоз Хабаровского края.
— Какие были условия для получения гранта?
— Наличие собственной земли, «дальневосточных гектаров», производства, стада, собственных финансовых средств, постоянное проживание в селе, взаимодействие с местной властью. Все это у нас было. В том числе после ВЭФа мы защищали свой бизнес-план в администрации района имени Лазо. И районная власть была обеими руками за молочное козоводство, за Кутузовку, обещая помогать и поддерживать.
— При выдаче гранта минсельхоз края интересовался, где находится земля и какого она назначения?
— Не интересовался. И я себе такой вопрос не задавал. Он у меня возникнет позже. Я скажу больше: к бизнес-плану мы приложили план застройки нашего земельного участка. А также взяли в администрации района имени Лазо Градостроительный план по Кутузовке, на который нанесли вариант, где будет наша ферма.
— То есть грант вы получили легко?
— Можно сказать и так. Хотя мы считали сумму более двадцати миллионов рублей, а нам дали 16,4. На освоение гранта дается два года, потом хозяйство пять лет обязано выполнять его условия. Грант мы получили на строительство фермы и покупку оборудования для доения и приготовления кормов. Получив деньги, мы активно начали строиться.
— Вы не сказали, чем торговали в то время?
— Фасовали молоко в бутылки. Потом стали делать три вида сыра, потом йогурты. Потом на нас вышли из «Самбери», предложив уникальные условия расчета. Потом предложил место «Экодом». Немыслимое дело! А у нас всего-то четыре десятка дойных коз. А у нас небольшие объемы. Но не отступать же, когда успех сам к тебе просто прет. Стали искать коз.
В апреле 2019 года мы их купили в ЕАО. По телефону известили ветеринаров. Но известили и забыли, они про нас тоже забыли. В мае 2019 года после планового забора крови они нам звонят и говорят, что из 130 голов взрослого стада у нескольких животных из ЕАО обнаружен бруцеллез.
— Вы запаниковали?
— Еще нет. Стали изучать проблему. Выяснили: нельзя делать тесты по бруцеллезу (они могут быть ложноположительными) за месяц до окота, в течение месяца после окота и если животное в стрессе. А наши козы только окотились. Причем мы купили их истощенными. Но мои доводы никто не слушал, на ферму наложили карантин, чтобы повторно сделать анализы.
— Вы сделали вывод для себя, что вам следовало изолировать привезенных из ЕАО животных от основного стада и добиться приезда ветеринаров?
— Безусловно! По правилам перемещения животных мы должны были это сделать. Но мы стали умными после того, как… После повторного анализа нам сказали, что еще есть больные животные.
— И в это время начались устрашающие публикации?
— Нет. После привоза коз к нам приезжали разные комиссии, все хлопали в ладоши, что козоводческое хозяйство развивается.
А в промежуток между привозом коз и обнаружением бруцеллеза к нам явились журналисты с двумя замминистра минсельхоза и начальником ветеринарного управления. Разбрелись по ферме, по стройке. Смотрят, снимают, дают интервью. Я понял, что целью поездки было показать журналистам, как министерство помогает фермеру. Потом попросили попробовать продукцию. Мы угостили — жалко, что ли? И они уехали.
А когда нашли бруцеллез, нам вдруг сообщают, что семь человек (журналисты, замминистра и другие наши гости) заразились, лежат в больнице. Соответственно, и нас вызвали в инфекционную больницу, взяли на анализ кровь у меня, у моей жены, у двух наших доярок. И пошло: пресс-конференции, очаг бруцеллеза в Кутузовке, нужно принимать жесткие меры! И вот здесь пошли публикации в СМИ — кто страшнее напишет.
— Что показали тесты вашей жены Татьяны Геннадьевны и доярок?
— Сказали, что якобы больны она и одна доярка. Хотя потом болезнь у всех куда-то исчезла.
— Когда вы поняли, что началась трагедия?
— Да, когда мы получили решение о ликвидации всего стада коз — 160 голов.
— В рублях это много?
— Если брать даже по десять тысяч рублей за одну козу, то 1,6 миллиона. А у нас были животные и подороже. Но дело не только в деньгах. Я предлагал подумать, проверить еще раз-другой. Ведь это самое большое стадо, такого больше не соберешь. И купить не у кого, и привезти с запада страны немыслимо дорого. Но никто ни в какую не соглашался.
— Прискорбно. Сначала вас любили и хвалили, а тут все отвернулись. Как вы пережили час икс?
— Я не смог бы выдержать процедуру эвтаназии. Уехал. Татьяна Геннадьевна на ферму не пришла. Было ужасно: стоял рев, конвульсии… По крайне мере, так мне рассказывали.
Здесь есть нюанс. Если бруцеллез — опасное заболевание, то почему на фотографиях эвтаназии никто не одет в спецхалаты, а грузчики и водитель просто в обычной рабочей одежде? Как-то не вяжется. Второй нюанс: мертвых животных якобы сожгли в скотомогильнике. Жители Кутузовки говорили, что жгли несколько часов.
— Извините, но три-четыре тонны сырого мяса сжечь за такое время разве реально?
— Вот вы — не специалист, и то моментально поняли, что не реально! Значит, немножко пожгли, а потом просто закопали за деревней опасно больных животных? А у многих в Кутузовке 3-6 метровые скважины… Или козы были не заразны и не опасны? На что мне сказали: ты шибко умный, иди отсюда…
— Ой, какие страсти вы рассказываете!.. Положена ли компенсация в случае ликвидации больного стада?
— Когда нас уговаривали на забой скота, то чиновники говорили, что нас не бросят, нам обязательно посодействуют, обратятся к тогдашнему губернатору Сергею Фургалу с просьбой помочь восстановить стадо в этой особой ситуации. Но после подписания документов о забое скота нас все забыли на следующий же день.
— А вы как хотели? Власть всегда так делает… А могли быть другие варианты?
— На мой взгляд, могли. До 2020 года действовал регламент по ликвидации очагов бруцеллеза по показаниям тестов либо по данным вскрытия животных. То есть был вариант подтвердить данными вскрытия результаты тестов наших коз. Это можно было сделать. Но почему-то не сделали.
— Поторопились…
— Да, торопились. Будто кто-то их подгонял…
А с прошлого года по всей стране ввели новый регламент: забой животных и введение карантина делается только после вскрытия заболевших. И прописан вариант забоя: не всего стада, а только больных животных. А стадо ставится на карантин и проводится его дальнейшее обследование. Кстати, в Еврейской области принят регламент забоя только больных животных.
— Почему изменили регламент?
— Потому что тесты часто бывают ложноположительными. И в России бывали случаи, когда вырезали тысячи голов здорового скота.
— По договорам на поставку продукции в магазины были претензии к вам?
— Не было. Все поняли ситуацию. Но общественное мнение разделилось. Первые сказали: ты слишком бурно развиваешься. Поэтому сделано специально, чтобы тебя «убить» и убрать с рынка. Ты сделал свое дело: организовал эту отрасль, а теперь не нужен и тебя убрали. Вторые говорили: ветеринарные правила никто не отменял, и ты должен был их соблюдать. А теперь расхлебывай.
— Ну, и первое резонно, и второе резонно…
— Согласен. Мы ни на кого не обижались. Дай бог, минсельхоз и правительство края помогут нам восстановиться и заново подняться. Тем более что есть ферма, мы строимся, планы большие… Бывают в жизни падения, но начнем заново. Козоводство — дело очень перспективное, и мы от него не отказываемся.
— То есть вы не упали духом?
— Ни в коем случае! Мы поставили цель и будем ее добиваться. Уже в июне 2019 года я поехал в районную администрацию с планом размещения будущей фермы, которую мы должны строить по условиям гранта. По правилам мы должны определить место, а потом уже проектировать.
— А старая ферма?
— Она была как сарай при личном подсобном хозяйстве. А нормальная хорошая ферма — это комплекс зданий: административное, бытовое, для приготовления кормов, санитарное, карантинное, лабораторное, родильное, доильное, для племенных козлов. Мы планировали часть функций оставить в старом сарае, а в новом помещении, построенном по гранту, будут содержаться только дойные козы и только доильное оборудование.
— Районная власть одобрила выбранное вами место?
— Районная власть сказала, что козоводческую ферму строить в Кутузовке нельзя, потому что земли относятся к зоне рекреации, отдыха, развлечений, рыбалки и огородничества. Некапитальные сараи — можно, а капитальные помещения — нельзя, поскольку земля не сельхозназначения.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! А когда брали эти гектары, вы не задавались вопросом, к какой зоне они относятся, что можно там делать?
— Так ведь мы указали вид деятельности на «дальневосточных гектарах» — животноводство… Тогда никто нам не отказал и никто не спрашивал. Тем более что мы открыто контактировали с районной властью.
— Смотрим логику помощи фермеру: дали землю — дали грант — сожгли коз — запретили строить ферму. У меня вопрос: когда в минсельхозе дают гранты, то вникают в ситуацию, в суть будущих дел?
— Можно мне не отвечать на такой вопрос?
— Можно. Ответ напрашивается сам: задача минсельхоза — раздать деньги, отчитаться о великой помощи фермерам — и все! А будет построена ферма или не будет — его не волнует. Нужна или не нужна в этом процессе помощь фермеру — его не касается. Минсельхоз четко держится своих полномочий, а не результата. А по большому счету, задача — раздать деньги или чтобы фермы строились и фермерство развивалось? Для этого должно быть сопровождение гранта, чего у нас нет и в помине… То есть помощи от минсельхоза вы не получили?
— Не получили. Я пытался попасть на прием к тогдашнему губернатору Сергею Фургалу на предмет обещанной помощи и с предложением все-таки более тщательного разбора ситуации, но он, якобы, даже видеть меня не хотел. Потому что мы своим бруцеллезом ославили Хабаровский край на всю Россию. Но в правительстве края все-таки прошло совещание, на котором было дано поручение найти землю, где мы могли бы построить ферму.
— Нашли?
— Районная власть нашла три площадки. Одна рядом с Кутузовкой между двух речек. Но как там ставить ферму? Она же загадит речки, а ферму может затопить при наводнении. Второй участок в 70 гектаров, действительно сельхозназначения, но в глухой тайге, где когда-то выращивали женьшень. И третий участок в Соколовке, примерно в 50 километрах от нашей усадьбы. Естественно, это все в аренду на небольшой срок.
— Так на арендной земле вы опять же не имеете права на капитальное строительство.
— А нам так предложили.
— Ясная цель: предложить такое, чтобы вы отказались. Зато поручение выполнено. А что с грантом?
— В прошлом году мы обратились в краевой минсельхоз с заявлением о его продлении на год. Причина первая: не решен вопрос по земле, и вроде бы появилась надежда его решить. Причина вторая: в условиях коронавирусной пандемии Мишустин разрешил продлевать гранты на год. Причина третья: после успокоения истории с бруцеллезом к нам опять стали обращаться банки, и появились инвесторы с деньгами. Но минсельхоз нам отказал.
— Причину-то назвали?
— Нам было сказано, что постановление Мишустина о продлении грантов касается России, а о грантах Хабаровского края ничего не сказано. Поэтому продления не будет.
Но мы на грантовские деньги за эти два года уже купили оборудование для приготовления кормов. Частично купили доильное оборудование. И так как строить ферму нельзя, но другие помещения можно, то мы занялись другими объектами из фермерского комплекса. В частности цехом первичной переработки молока. Купили дома контейнерного типа для проживания рабочих. Сделали столовую, котельную, скважину, завели электроэнергию. Осталось докупить доильную линию и построить одно капитальное помещение.
— Но ведь эти два года вы были обязаны еще и отчитываться о реализации продукции.
— Сначала после карантина мы сдавали в статистику нулевые отчеты. Нас вызвали на комиссию в минсельхоз. Почему нулевые отчеты? — Потому что у нас нет коз. — А почему нет коз? — Так вы же их сожгли. — А мы об этом не знаем. — Как не знаете? — Так вы же нас об этом не оповещали. Делаем предупреждение: не наладите статистику, заберем грант.
— Понятно: минсельхозу нужна бумага…
— Мы написали соответствующее письмо, что в связи с эпидемией… и т.д. Но так как у нас было превышение по надоям, то мы для статистики раскидали его по месяцам и таким образом выполнили план реализации молока за 2019 год. А в 2020 году мы опять стали покупать коз, завели новое стадо и спокойно отчитывались перед статистикой и минсельхозом.
— Так что с грантом? Если срок действия закончился в марте этого года, то могут затребовать его возврата?
— Могут. Основанием возврата может быть невыполнение условий по договору. То есть мы должны были построить ферму. А построить не можем, потому что, как оказалось, нельзя строить на нашей земле.
— Вопрос: кто прошляпил? Или фермер, или министерство? Если министерство в условиях гранта не определяет, можно ли строить там ферму, то это его вина. Я знаю пример, когда земля у фермера была в аренде всего на год, а ему дали грант на строительство фермы. С другой стороны, в данном случае фермер — добросовестный грантоприобретатель. Он же добросовестный приобретатель «дальневосточных гектаров», где был указан вид будущей деятельности — животноводство.
— К тому же была защита нашего бизнес-плана в районной администрации, которая отлично знала и наши планы, и наши земли. Тогда как понимать обещание районной власти помогать нам? Хорошо, пусть в истории с бруцеллезом только наша вина. Но его нет уже год. Ферма продезинфицирована. Карантин давно снят. Производство возобновлено. Скот закуплен. И в чем проблема? В том, чтобы нашу землю, отнесенную к зоне рекреации, перевести в землю сельхозназначения.
— Да, кстати, хорошее предложение! Но вы не учитываете нюанс: это канитель, это дополнительная работа. Зачем чиновнику брать ее на себя, если он получит свою зарплату и без этой канители? Вот если бы за помощь фермеру давали премию, тогда возле него крутилось бы пять чиновников. Что делать?
— На мой взгляд, есть цивилизованные варианты урегулирования всех проблем. Первый: признать нашу ситуацию форс-мажорной. Второй: перевести наши гектары в земли сельхозназначения. Третий: дать отсрочку по гранту на год.
— Это все может решиться в судебном порядке или на основе переговоров?
— Зачем нам судиться с правительством? Мы хотели бы договариваться. Для этого не требуется ничего, кроме воли краевой власти. Тем более что наша ситуация не уникальна. Фермер из Амурска купил скот, получил грант, а когда обратился в городскую администрацию по поводу строительства фермы, ему отказали по аналогичной причине. Он продал скот и ждет, что будет дальше. А это единственный фермер в Амурске, который получил грант. И ему никто не помог…
Есть еще один вариант, который я предлагал всем властям. По постановлению администрации района имени Лазо на одно личное подсобное хозяйство (ЛПХ) допускается 20 соток земли. У нас ее два гектара, значит, на них может быть 10 ЛПХ. По методическим рекомендациям для козоводческих ферм одно ЛПХ может иметь на своей усадьбе 50 животных. Выходит, на нашей земле может быть размещено 10 ЛПХ по 50 коз безо всяких разрешений властей. Мы же просим на семи гектарах разместить 300-400 животных. Я так понимаю, что по всем законодательным и ветеринарным нормам мы проходим. В чем разница: ЛПХ или КФХ? Разница только в документах — в бумажках. А фактически в брошенном поселке, где нет никакой работы, где всего 90 жителей, мы начинаем вести хозяйство, заниматься инфраструктурой, давать людям перспективу.
— Что сказали вам чиновники?
— Предложили «исключительное» решение: на каждом гектаре поставить по одному сараю и зарегистрировать несколько ЛПХ.
— Это, мягко выражаясь, издевательство.
— Да мы уже пережили всякое.
— Ну, что вам сказать? Сами знаете: судьбы фермеров все с загогулинами. Все ходят под богом, надеясь неизвестно на что и не ведая, что будет завтра. У вашей ситуации явно предвидится продолжение, о котором мы еще раз напишем. В любом случае — скверном или успешном. Но пусть все для вас сложится удачно.
— Спасибо.
Раиса Целобанова
В опросе также участвовала Ирина Северцева.
«Конечно, я думал, что сел богу на плечи — и вперед!»
«А потом пошло: очаг бруцеллеза в Кутузовке, нужно принимать жесткие меры! И вот здесь пошли публикации в СМИ — кто страшнее напишет».
«Трагедия началась, когда мы получили решение о ликвидации всего стада коз — 160 голов. Было ужасно: стоял рев, конвульсии…»
