Глыба! Это было видно сразу. За этой русской медвежестью, почти дедморозовостью, скрывается и сила (а разве без нее можно выжить в России, тем более в театре?), и хитрость (а разве бывает на Руси мужик без этого?), и трепетная беззащитность, свойственная, скорее, юнцу, нежели зрелому мужу. И, конечно, ум. Глупость для настоящего мужчины – половое фиаско, хотя на то они и глупцы, чтобы не понимать этого. Сколько таких везде, особенно при власти! Оттого и чувствуется от этой глыбы угроза. А вот, поди, разозлится, так под громы-молнии забудешь, как мать родную зовут.
Заслуженный артист России Никита Ширяев – режиссер, театральный деятель, актер. В хабаровском театре он ставит спектакль «Рыбак на озере тьмы» по пьесе Д. Нигро.
Он мог стать кем угодно, а пошел в театр!
— Другого пути у меня не было. Я — потомственный артист. У меня не было конфликта с родителями, потому не было протеста против того, что делают они. Я видел, как они трудятся, как это тяжело и как это интересно. Началось, как ни странно, все с музыки. Поскольку отец работал в филармонии, эту жизнь я впитывал в себя. На симфонических концертах я, собственно, и вырос. От музыки и возникало ощущение театра. Визуального ряда никакого, и весь театр возникает образно в голове. Оттуда и идут задатки и режиссера, и художника, и актера. А уж потом пошел драматический театр – Симонов, Смоктуновский, Большой драматический театр в Ленинграде.
— Хватит одного Иннокентия Смоктуновского…
— Все началось с «Гамлета». 1964-й год. Я посмотрел этот фильм и сразу получил пятерку по немецкому языку. Я пришел и свои впечатления о «Гамлете» на экзамене высказал, кинул пару фраз на немецком языке. Это потрясло учителей. В тот же вечер после премьеры «Гамлета» по телевидению шел фильм «Ночной гость», где Смоктуновский играл омерзительного человека. То, что это играет один артист, меня потрясло. Одного хотелось убить, на другого хотелось молиться. Это, конечно, заманивало в театр.
— А ну-ка, я так же?
— Я сразу стал Смоктуновского копировать, и какое-то время жил его жизнью. Во второй половине двадцатого века это был самый оригинальный артист. Свою индивидуальность он раскачал по полной программе, хотя ждать пришлось чуть ли не полжизни.
— Есть ли на свете люди-театр?
— Я. Конечно, мне театр пришлось освоить.
— А что такое «человек-театр»?
— Это тот человек, который все знает о театре, который пропустил его через себя – через руки, через ноги, через сердце. Нет профессии в театре, которую я бы не знал и не пощупал руками. Мне нельзя сказать: «Вот это невозможно сделать!» На это я отвечу: «Хорошо. 26-й прожектор вот сюда, на эту точку, а 34-й пустите вот туда, и падугу прижмите чуть-чуть». Этому научил Гога – Георгий Александрович Товстоногов.
— За это наши люди ненавидят!
— Что значит «ненавидят»? Театр — очень жестокое дело. В театре ненависти выше крыши.
— Зачем ненависть в театре?
— А зачем она вообще существует? И Господь Бог не ответит, зачем есть доброта и зачем есть ненависть. Конечно, она мешает. Это чувство совершенно непродуктивно. Я ни разу не работал с теми, кто меня ненавидит. Если я вижу, что я человеку неприятен, стараюсь минимизировать с ним контакты. В каждом театре есть человек отрицающий все, тотально.
— Что вы делаете с таким человеком как режиссер?
— Не работаю. Если обстоятельства вынуждают, стараюсь уменьшать контакт. Такие люди отбирают очень много энергии.
— Совмещать режиссуру и работу актера в спектакле очень тяжело.
— Все зависит от обстоятельств.
— Коллеги по спектаклю — бах! — и выкинули какую-нибудь мелкую пакость на сцене.
— Как правило, к такому прибегают артисты, у кого есть определенный статус. Путь попробует кто-нибудь сделать такое мне, сразу получит «по зубам»! Жестко и откровенно.
— Бить актеров приходилось?
— Никогда. Упаси Господь!
— Так какой ваш театр мечты?
— Не знаю. Наверное, лет с десяти я определил, что буду строить свой театр.
— Какой?
— Так просто не определишь. Психологический, формальный, мистериальный, интеллектуальный – каждое время и каждый возраст имеют свои симпатии. Когда-то была Таганка, потом Эфрос, затем Товстоногов. Собираешь в себя впечатления и импульсы со всех сторон.
— Есть ли сегодня психологический театр в России?
— Есть, но он, конечно же, сильно видоизменился. Когда психологическим пытаются представить театр 40–50-х годов, возьмите пластинку с записью великих наших артистов и включите. Слушать сегодня невыносимо это завывание. У нас сегодня другое завывание.
— Конечно, к театру нужно относиться с пиететом, но должен ли он быть религией?
— В XXI веке ничто не должно быть религией.
— А как же без веры жить?
— Не знаю. Ведь я же живу! Я верю в себя. Пока еще я могу что-то сделать. Это и есть моя вера.
— Зачем сегодня нужно творчество Льва Толстого? Зачем нужно ставить спектакль про этого великого писателя?
— Могу сказать одно. «Рыбак на озере тьмы» — произведение современного американского автора Дона Нигро, и он написал пьесу о Толстом. Мне понравилось, поскольку я хорошо отношусь к творчеству самого Дона. Я считаю его крупнейшим драматургом современности. Мы с ним почти ровесники, на восьмом десятке.
Он как бы пощечину дает всей нашей сегодняшней российской драматургии, которая сдохла и совершенно не соответствует действительности. И вдруг на другом конце земного шара драматург пишет пьесу как Чехов. Это создано сегодня, и я могу жить дальше.
Смешно было бы идти вместе с драматургом и того, кого он описывает, называть Толстым. Хотя Дон — энциклопедически образованный человек, он очень много знает, но для нас пока Лев Толстой — не Еврипид. У меня всего лишь три «рукопожатия», три поколения до него. Я по менталитету своему не могу согласиться с некоторыми коллизиями, а уж кто-то другой, который лучше меня знаком с этой историей, наверняка скажет: «Как вы можете, как вам не стыдно!» И каждый будет утверждать свое. И ведь докажет! Поэтому я придумал убрать Толстого вообще. Герой новой постановки – некий большой российский писатель. У такого рода творцов проблемы примерно одинаковые.
— Какие?
— Семейные, взаимоотношения с властью и с церковью, с верой и с творчеством. Начиная с Гомера, эти четыре проблемы у всех примерно одинаковы. На последнее место я поставил творчество, потому что это удел не всех. И это главное проклятие и счастье.
— У вас проклятие или счастье?
— В какой-то момент это чувствуешь как счастье, как невыносимое блаженство, а в какой-то момент это проклятие. Не от того, что что-то там не удалось, а потому, что приходишь в процессе творчества к каким-то таким выводам, к которым не хотелось бы приходить.
— Каким же будет этот спектакль?
— У него установлен жанр — сновидения последней ночи.
— Когда вы ставите спектакль, вы представляет глаза зрителей?
— Конечно, я смотрю из зрительного зала. Только вопрос вот в чем. Спектакль — это торт «Наполеон» практически. Там должно быть несколько слоев понимания. Нужно, чтобы он был понятен простому человеку, должен быть четко понятен сюжет. Есть вещи, которые нельзя делать. Нельзя ставить «Гамлета» без Гамлета.
— Вы сталкивалились с «а ну-ка, давай-ка культурно обслужи»?
— Конечно. Я люблю невыполнимые задачи. Они, дураки, не понимали, что загонять меня в угол — себе дороже. Я из угла вылезу — ужом, медведем, кем угодно. Нельзя это ставить, а я поставлю! Со мной такой эксперимент делали крупные главные режиссеры советской эпохи, включая Георгия Александровича Товстоногова. Потом он говорил: «Ну что сидите, Никита, идите, кланяйтесь!» Я понимал, что или-или, и тут включалось все. Ты попробуй сделать эту абракадабру! «Я понял, что вы мастер!» — сказал Товстоногов мне, пацану. Пропади все пропадом, так бы и остаться под этой фразой. Чем тяжелее, тем интереснее жить. Если есть повод для репетиций, мне подходит. Премьера для режиссера — это финал, смерть. Это конец его территории. Дальше — территория актеров. Поэтому я премьеры не перевариваю. И смотреть их не могу.
У нас сегодня запрещено все подлинное. Его называют пафосом. Как только у актера что-то там внутри зашевелилось, ему говорят, что ничего не надо делать: «Не играй, ничего не чувствуй, давай текст говори, вот и все». Если бы это был единичный случай! Это мощная тенденция. Поэтому слезы в зрительном зале видели в прошедшем веке.
Беседовал Юрий Вязанкин
Никита Ширяев – советский и российский актер, режиссер, драматург. Заслуженный артист РСФСР. В 1974 году окончил факультет драматического искусства Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии. Одиннадцать лет прослужил актёром и режиссёром в Пермском драматическом театре. Затем работал режиссёром-постановщиком в Ленинградском БДТ им. Горького, художественным руководителем Республиканского русского драматического театра им. В. Маяковского (Душанбе), главным режиссёром в драматических театрах Красноярска, Астрахани, Тамбова и других городов России.
