Память человеческая хрупка, и порой эта память хуже девичей. Еще вчера страдали от коронавирусного заточения, да что страдали, больше бунтовали против запретов и шли, ведомые инстинктом протеста, против здравого смысла в первую очередь, пользуясь порой самым неблаговидным предлогом. Допустим, некоторые зачастили в магазины за хлебом, стараясь мало того, что из своих тел выстроить очередь, так находились такие, кто пытался (о, ужас!) потереться друг о дружку.
И тут как гром среди ясного неба: разрешили театрам представлять спектакли. Строгое условие — все в масках, всем мыть руки (прям-таки всероссийский «Мойдодыр»: а немытым трубочистам не стыд и срам, а смерть, смерть, смерть), и главное развлечение для ума – шахматная рассадка. При слове «шахматы» возникает у всякого интеллигентного человека, не обремененного высотами интеллектуального спорта, только одна ассоциация, а точнее, цитата из культового советского кинофильма «Джентльмены удачи»: «Лошадью ходи!». Рассадка в зрительном зале «конем» – это шибче, чем бобр, поручик Ржевский и перила…
Конечно же, рассадка шашечная, то есть через одного. Но только свыклись с этим шашечным распутством, как и его отменили. Заполняй залы театров по самую пимпочку. И они стали заполняться.
Театр юных зрителей
Именно «зрителей», а не «зрителя» — несколько раз подчеркнули название гости из Санкт-Петербурга.
Большие обменные гастроли Хабаровского краевого театра драмы и Санкт–Петербургского театра юных зрителей имени А. Брянцева прошли впервые после возобновления работы российских театров. Они организованы Федеральной дирекцией музыкальных и фестивальных программ «Росконцерт» при поддержке Министерства культуры РФ.
Хабаровчане представляли спектакли на сцене ТЮЗа, а петербуржцев радушно принял Хабаровский театр драмы.
Гости из Санкт-Петербурга прогулялись по городу, им была организована экскурсия по памятным, с точки зрения экскурсовода, городским местам. Более того, артисты побывали на набережной и полюбовались полноводностью и величием Амура. У них там, на невской набережной, промозгло и ветрено, а у нас в Хабаровске было тепло, и ветер стих.
«Я бы назвал Амур ласковым, – сказал ведущий артист театра Дмитрий Ткаченко. – Было приятно прогуляться по набережной, несмотря на мелкую морось, не было пронизывающего ветра, поэтому находиться здесь было комфортно, тепло».
Стоит отметить, что этот театр, один из старейших в России, открылся в 1922 году. Его репертуар содержит более 50 традиционных и экспериментальных постановок для детей, юношества, молодежи и взрослых. Главный спектакль «Конек-Горбунок», который они сравнили со спектаклем театра Вахтангова «Принцесса Турандот», к сожалению, питерцы не привезли. Сцена Хабаровского театра драмы слишком мала для этого спектакля. Спектаклем «Конёк-Горбунок» в постановке Александра Брянцева Театр юных зрителей открылся в 1922 году. Это спектакль идет по сей день, собирая аншлаги.
Хабаровскому зрителю были представлены пять постановок, и все прошли при полном зале, и везде артисты бисировали, и не только потому, что горожане соскучились по живым зрелищам, и даже не потому, что краевой центр – театральная столица Дальнего Востока, а еще потому, что петербуржцы такие-растакие… их, как и Северную Пальмиру, невозможно не любить. Конечно, можно над собой сделать усилие, но это будет стоить таких титанических сил, что лучше не экспериментировать и пустить все на самотек. Как говорится, была не была.
Зимняя сказка
С одной стороны, Уильям наш, как говорится, Шекспир заставляет вытянуться по стойке смирно. Величина. Бах и Бетховен сразу. Что ни театр едет, так с собой что-нибудь из Шекспира везет. Ну и наши театры порой не боятся прикоснуться к вечному. С другой стороны, все-таки классика, все намоленное. Если уж трактовка так себе будет, хотя бы текст послушать.
«Этот спектакль в постановке режиссера Уланбека Баялиева молодой. Ему пошел третий год, — рассказал на пресс-конференции Дмитрий Ткаченко, исполнитель роли Флоризеля, принца Богемии. – «Зимняя сказка» — это одно из последних произведений Шекспира, в котором он попросил прощения у всех персонажей своих трагедий. Он решил извиниться перед королем Лиром, перед Ромео и Джульеттой, перед Отелло и Дездемоной, пред своим сыном, рано ушедшим. И таким образом он написал произведение о любви, о ревности, о каком-то хаотичном непонимании и о том, как это все перерастает во что-то прекрасное. Спектакль мы этот создавали для любви, и, надеюсь, что его хабаровский зритель примет, как принимали его в Санкт-Петербурге и других городах».
Хабаровский зритель принял и вызывал на бис. А как не купать в овациях нашего Вильяма? Да и актёры были искренны.
Конечно, время простоя из-за пандемии коронавируса сказалось. Порой бессмертный текст в далеко не бессмертном переводе, да еще и с купюрами сдаваться не хотел: ложился кирпичами на авансцену, выстраивая прочную стену между зрителями и артистами. «Ах, точнее бы, ритмичнее», — шептал иной зритель в испуге от готовящегося захрапеть соседа, уже начавшего сладко посапывать.
С другой стороны, сказка остается сказкой, а она приятна своей предсказуемостью, и этих сказок до критичности не хватает в реальной жизни. А уж если порок да зло и начинают наказывать, так всеми фибрами народ отторгает: «Не верю». А здесь – все понятно. Ревность – вещь разрушающая, даже убийственная, и если бы не любовь…
Конечно, снег в солнечной Сицилии смотрится апокалиптично, собственно, как и в Богемии скалистые морские берега — это историческая область в Центральной Европе, занимающая западную половину современной Чешской Республики. Сцена с сельским праздником — одна из самых ярких в спектакле.
Придав некий болгарский колорит женским образам и набросив на плечи мужчин бурки, а на головы шапки с рогами, художник спектакля заставил постановку балансировать, как ни странно, между эстрадностью, театральностью и фолком. Как кульминация – танец с шестами, и даже не танец, а обозначение танца. И в этом экивоке на язычество была добрая толика искренности, оправдывающая буйство фантазии. Да бог с ними, со снегом в Сицилии (или это показалось?) и со скалистым берегом в Богемии.
Если говорить о декорациях, то спектакль был сдержан, минималистичен, и здесь важен был и свет, и мизансцены, подчеркивающие глубину. А кто спорит? Шекспир глубок, и ему противопоказана визуальная примитивность. Графичность постановки разрушил некий финт во втором акте, где режиссеру показалось, что зритель устал от великого Уильяма, а точнее, от его текстов.
Актер, один из «масок», прочитал фрагмент текста песни «Медуза» рэпера Matrang. А потом добил текстом «Ты — пчела, я — пчеловод» группы RASA и спел чуть-чуть «нестареющую классику» — «Хоп, мусорок».
«Когда вы в следующий раз устанете от Шекспира, вспомните, какие сейчас тексты окружают вас», — подытожил «финт» актер.
Многие из зрительного зала, уставшие от облучения классикой, хорошим вкусом и неким духом Санкт-Петербурга, от которого начинаешь себя чувствовать человеком, были рады этому финту. Иные недоумевали: «Зачем?» и пытались прошептать бессмертную театральную фразу: «Не верю». Но их тихий шепот был перекрыт хохочущими остальными зрителями. Три часа идет постановка. Усталость все-таки.
Сказка получилась добротной, нужной. И пусть не все отсылки читались, не все было понятно, так это наши дела, наши промахи. Чаще в Хабаровск приезжали бы такие театры. От них мы, хабаровчане, добрее становимся.
Юрий Вязанкин
