Гость редакции — Иван Владимирович Крюков, генеральный директор Хабаровского краеведческого музея имени Н.И. Гродекова, кандидат исторических наук, депутат Законодательной думы Хабаровского края
— Совсем недавно в краевой думе говорили о культурном наследии. Что это было?
— Да, на заседании комитета мы слушали отчет краевого министерства культуры по выполнению региональной программы по культуре, часть которого была посвящена сохранению нематериального культурного наследия. Мы с депутатом Ольгой Вячеславовной Ушаковой были инициаторами поправок в краевой закон о культуре именно по этой теме.
— Поправки приняты, что изменится?
— Со следующего года должен быть создан реестр, куда внесем все, что связано с обычаями, с традициями, с языком коренных малочисленных народов Севера. Тем более что следующий год будет посвящен народным ремеслам и народному искусству.
— Так это по случаю годовщины?
— Нет, это не специально к годовщине. У меня, как у музейщика, как у работника культуры и просто как у человека, есть понимание значимости нашего культурного наследия, нашей этнографии. Это то, чем мы все вместе можем гордиться.
— Почему можем гордиться, а не гордимся? Про то, что можем, говорится годами. Когда же от будущего перейдем к настоящему?
— То, что касается культуры (я могу тельняшку порвать на себе), все сохраняется. Мы делаем экспозиции, проводим выставки, краевая научная библиотека выпустила этнографический атлас и т.д. Но в условиях негативного информационного хайпа мы просто забываем про национальную культуру, про то, что, к примеру, национальные языки могут попросту исчезнуть. Мы поглощены какой-то глобализацией, думаем, что сначала надо решить некие насущные проблемы, а уж потом все остальное.
— По экспозициям можно пример?
— У нас в Питере была выставка «Ковры Приамурья», которая потом поехала в Иркутск, 19 ноября она откроется в Хабаровске, а в следующем году она будет в Комсомольске и на Сахалине. Это проект нескольких дальневосточных регионов. Мы придумали интереснейший проект «Восток — Запад: путь навстречу», получили поддержку и краевого, и российского министерств культуры, хотя его реализует федеральный выставочный центр. То есть мы собрали этнографическую коллекцию из девяти дальневосточных регионов. Эта выставка сейчас стоит в Переславле-Залесском, потом будет в Сергиевом Посаде, затем поедет по другим городам.
Еще у нас каталогизировано все музейное этнографическое собрание материалов всех коренных малочисленных народов. То есть делается многое. Сейчас с этнографами мы задумали сделать выставку, посвященную шаманизму. А это сложнее. Это не только сэвэны, бубны, халаты шаманов, но и фотографии, и фольклор, и видеозаписи, и звук. Это все есть! Музей этим занимался. Другое дело, что только сейчас мы пришли к тому, что на законодательном уровне должен быть составлен реестр нематериального культурного наследия. На федеральном уровне сейчас тоже говорят о его сохранении, и, скорее всего, такой законопроект тоже будет, и этим будут заниматься все.
— Мне доводилось бывать в некоторых районных краеведческих музеях. Поразительно, насколько они богаты! И раздосадовало, насколько им тесно. Им просто негде выставлять свои порой уникальные экспонаты.
— Объясняю для понимания. Первое: места действительно не хватает. Второе: никакой музей не может выставить все. Потому что отчасти музей — это архив. Главное — мы должны сохранить самые разные экспонаты. Например, у нас около ста единиц хранения разных фотоаппаратов, тысячи значков, уйма черепков от археологов — надо ли выставлять все? Мы показываем вещи уникальные, интересные, с историей. Есть вещи, которые показываем очень-очень редко, потому что на свету портится их сохранность.
— Понятно. Но согласитесь, что районные музеи не соответствуют своему назначению именно по площади, что они должны быть больше, они должны быть современнее?
— Практически все музеи страны должны быть больше и современнее и должны больше выставлять экспонатов.
— Кто должен озаботиться этим в районах?
— Районные власти.
— У них на это денег нет. И что делать?
— Все прекрасно знают эту проблему, и особенно районные власти, поверьте мне! В этом году мы проехали Вяземский, Бикинский, Комсомольский, Хабаровский, Нанайский и другие районы, где разговаривали с начальниками управлений культуры. В Верхнебуреинском районе нашли новое помещение для музея, решают вопросы с ремонтом. В районе имени Лазо тоже решают вопрос с музеем. В Вяземске прекрасный большой музей, отремонтированный. В Комсомольске краеведческий музей сделан с нуля. И у нас в музее есть проблемы: нам нужны и новые фондохранилища, и ремонт крыши. Проблемы есть, но нас, музейщиков, слышат! И знаете, что говорят? В сельских школах еще туалеты на улице, а вы про музеи… Понимаете, идет выбор приоритетов. Да, я буду за культуру, за новые музеи. Но что выбрать первым: сельский музей или сельскую больницу? Большой вопрос.
Понимаете, я не сторонник резких оценок типа «все плохо». Вы посмотрите хотя бы нашу книгу отзывов. Мне люди пишут: спасибо за выставку, у вас отличная команда! Причем это говорят сотрудники федеральных музеев. Недавно у нас в гостях был зам. по науке Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина. Он походил по экспозициям и написал: достаточно бодрый музей! Это сказал человек, работающий в одном из ведущих музеев. Для меня это важно. Но ценнее для меня, когда люди приходят и говорят спасибо.
— А сколько у вас бывает посетителей за год?
— Примерно 170 тысяч в год. Это неплохо. Давайте сравним. Возьмем Государственный центральный музей современной истории России, который в центре Москвы на улице Тверской — у него примерно такая же посещаемость. У кого-то из федеральных музеев посещаемость даже поменьше нашей.
Понятно, что нам хочется больше. Но дело в комфортности посещения. Даже в Третьяковку вы можете прийти в пиковый день, а к картине не подойдешь. А теперь о доступности. Так, как доступен наш музей сейчас (я говорю это совершенно ответственно), он таким не был никогда. Я говорю за те тринадцать лет, что работаю в этом музее. У нас восемь передвижных выставок. Это и об Алексее Клементьевиче Черном, и о походе в Китай, и об агитации и пропаганде в годы Великой Отечественной войны, и о Манчжурской операции глазами фотографа Николая Шкулина, и т.д. Сейчас одна из выставок находится в здании аэропорта. Недавно одна из выставок размещалась в здании «Совкино». Периодически мы выходим на улицу. В этом году проехались с выставками по районам. Музей хорошо представлен в социальных сетях, где есть экскурсии, онлайн-выставки. Есть государственный каталог Музейного фонда, куда мы постоянно вносим свои предметы, это тоже можно смотреть. У нас есть сайт, где размещены виртуальные выставки.
Вопрос в другом. Я лично за то, чтобы человек пришел в музей и посмотрел вещь, предмет или картину своими глазами. Кто-то скажет: какая ерунда! Не ерунда. Ведь именно реальный предмет вызывает щемящее чувство. Это важно!
— Кто ваши посетители?
— Они разные. Хотя понятно, что в большинстве это семьи с детьми и школьники. Проблема — маловато молодежи, что объективно. То ли они заняты, то ли мы им не интересны. Хотя студенты к нам ходят, особенно в «бесплатные» дни. Думаю, что «Пушкинская карта» подвигнет их чаще посещать музей. Несколько лет назад мы 4 ноября провели «День открытых дверей» и за день музей посетило 6,5 тысячи человек.
— Получилось сочетание праздничного дня и бесплатного входа. Хороший результат!
— Это плохо.
— Почему?
— Это обесценивание продукта. Я не приветствую бесплатное посещение музея, хотя мы это не исключаем.
— Почему?
— К примеру, семья идет в кинотеатр. Им ничего там бесплатно не предлагают. Детям скидки не дают. Они билеты покупают. Они попкорн покупают. Они кока-колу покупают. Во сколько обойдется визит в кинотеатр семьи из трех человек? Примерно в две тысячи. А визит такой семьи в музей обойдется в шестьсот рублей, так как дети идут бесплатно. И могут находиться в музее хоть целый день. Могут попасть в выходной день на бесплатную экскурсию. А ребенок может поиграть, побегать, попрыгать, порисовать.
И у меня вопрос: почему люди с легкостью платят за посещение коммерческого кинотеатра, а за музей не хотят? Я не могу это понять.
— Быть может, люди просто не знают?
— Они наслышаны про музей, но не видели воочию. Я не могу понять, откуда взялся стереотип музея с бабульками. То ли с советских времен… Хотя смотрю фотографии советских экспозиций — они классные! Да, это другая стилистика, другая идеология и прочее.
— Быть может, следует по-другому продвигать музей?
— А я о чем вам рассказывал пять минут назад? В СМИ мы в топ-3 по упоминаниям, потому что говорим о простых людях, про нас с вами, про тех, кто создавал Хабаровский край. И мы, узнавая про них, узнаем и про себя. Народ уже тошнит от моих бесконечных выступлений и рассказов про музей. Поверьте, люди про нас знают. Проблема в другом: в современной дикой скорости жизни, когда нет времени дойти до музея. Вот вы когда были в музее?
— Года три назад.
— А почему не ходите?
— Некогда. А внуки выросли.
— Вот видите: на себя надо смотреть. Я пришел работать в музей совершенно случайно. Но меня затянуло, я нашел здесь себя, у меня все связано с музеем. И говорю так: это не я нужен музею, а музей нужен мне. Все зависит от человека. Одно время мы тесно работали с преподавателем истории, которая в рамках своих лекций и семинаров постоянно приводила в музей к нам своих студентов, чтобы они видели историю воочию. Причем это были студенты не историки, а юристы и экономисты. Но сказать про специальные программы для студентов я не могу. Это наш пробел, мы сейчас работаем в этом плане. Так же, как у нас был пробел с инклюзией, но потихоньку его решаем.
— А как быть с экскурсиями во время пандемии коронавируса?
— Экскурсии онлайн. Можно и вживую прийти посмотреть — музей работает, люди к нам ходят, за минувшие выходные было около тысячи посетителей. Но живых экскурсий пока не будет.
— Какие у музея болевые точки?
— Они, конечно, есть. Мы о них говорим постоянно. И власть нас слышит. А почему я не должен ее похвалить, если на нас обращают внимание?
— Пожалуйста, похвалите.
— Потихоньку сдвинулась с мертвой точки история, связанная с «Утесом». Он уже несколько лет закрыт, потому что неправильно была сделана реставрация. Слава богу, не мы ею занимались, так что к музею нет вопросов. Как только его передали нам, мы стали решать его проблемы, но своих сил оказалось недостаточно. Спасибо министру культуры, он обратил внимание на «Утес»: провели экспертизу, готовится проектно-сметная документация, надеемся, что скоро начнется реставрация. Процесс не быстрый. Люди нам пишут, дескать, покрасили бы и все! Нельзя просто покрасить памятник архитектуры. Это очень сложный объект, обдуваемый всеми ветрами.
— Что может быть в «Утесе» после реставрации?
— Там был и есть музейно-культурный центр «Амурский утес», где мы рассказываем о городе и горожанах конца ХIХ – начала ХХ века. У нас там фотосалон, где можно было сфотографироваться старым фотоаппаратом с накидкой. Можно было отправить письмо с «Утеса». Там проходили салонные вечера, показы немого кино. Сейчас это проходит в Гродековском музее, но мы планируем это оставить в «Утесе». Быть может, что-то появится новое или что-то переформатируем. Но очень хочется, чтобы «Утес» остался визитной карточкой Хабаровска.
— Чего еще вам хочется?
— Хочется новое фондохранилище.
— Неужели в нашем большом городе за много лет трудно найти одно подходящее помещение?
— «Много лет» не подходит. Новое здание нашего музея построили в 2008 году вместе с новым фондохранилищем. За тринадцать лет оно практически заполнилось. А то, что предлагается, не соответствует, потому что требования к фондохранилищу очень высокие. Хорошие здания никто не отдает. Отдают те, которые никому не нужны, — подвальные, чердачные, непригодные.
Вы все время пытаетесь столкнуть меня с властью, дескать, а почему она в стороне от проблем? Поверьте: власть нас слышит! Мы работаем в полном контакте. Гродековский музей и культура края не обижены. Просто нельзя решить все и сразу. Это же касается и музейного квартала, и музея-квартиры писателя Всеволода Иванова.
— Музеев-квартир в Хабаровске нет?
— Нет.
— Почему?
— Это распространено в тех регионах и городах, где были выдающиеся личности. Почему нет у нас, я на такой вопрос не отвечу. Не знаю. Но некоторое время назад у нас возникла идея музея-квартиры именно Иванова. Я считаю, что он — гений места. У него интересная судьба: прошел Гражданскую войну, жил в эмиграции, вернулся в Советский Союз, вписался в нашу жизнь. Опять же: что первично? В этой квартире есть жильцы, их потребуется переселять и т.д. Вопросов еще много. Пока мы о таком музее только говорим.
Я мечтаю, чтобы появилась музей-квартира писателя Всеволода Иванова. Его дочь переехала, продав квартиру, но все вещи, включая кабинет писателя, мы забрали в музей. Понимаете, у знаменитых людей есть наследники, которые считают по-разному. Делать музей или нет — это право потомков и родственников. К примеру, в Москве есть квартира актрисы Людмилы Гурченко. Насколько мне известно, это не музей. Но ее муж делает из нее музей. Вопрос в значимости личности. Что из оставленного важнее — произведения или квартира? И еще: мы будем говорить о квартире или о личности и о времени в этом мемориальном месте? Как с Булгаковым или с Ахматовой. Это сложный вопрос.
— А мы с вами не усложняем его намеренно?
— К нему можно относиться по-разному. Но в музейном деле есть свои закономерности, не всегда видимые посетителям. Например, мы не можем размещать фотографии ниже определенного уровня — их не видно. Мы спорили, какой цвет взять фоном для выставки «Ковры Приамурья» — желтый, синий, серый? И таких примеров могу привести миллион! Для нас это не мелочи. Нам важно, чтобы любой предмет хорошо смотрелся на этом фоне в прямом и переносном смысле. Как в музее-квартире Булгакова в Киеве, где часть неподлинных вещей белая. Заходишь в комнату: два стула коричневые, то есть подлинные, а третий — белый, внесенный в композицию. Или как в музеях Ватикана и в других музеях, где четко выделяют подлинные исторические вещи и новодел.
Во всем — а в музейном деле особенно — должен быть смысл. Что мы хотим этим сказать? Так же, как наш с вами разговор — для чего он? Для галочки? Или раскрыть какую-то тему, раскрыть человека?
— Вы правильно сказали: раскрыть человека. Но продолжим дальше — про музейный квартал.
— Это, быть может, не столько музейный квартал, сколько культурно-исторический. В одном районе Хабаровска сошлись Музей археологии, Гродековский музей, филармония, Художественный музей, военный музей, ОДОРА, «Интурист», Комсомольская площадь, стадион имени Ленина, Союз писателей и т.д. Еще мы хотим вернуть сюда Музей дальневосточной литературы, чьи фонды находятся у нас.
— Уже готовый квартал, остается придать ему статус.
— Для этого надо решить немало вопросов. В частности: что делать со старыми жилыми домами? Рассказывать про быт советского человека и коммуналку? Посмотреть с точки зрения законодательства: охраняемая или особо охраняемая территория? Мы же знаем, что там реальный исторический центр, где высадились наши предки и откуда пошел город.
— А может, наоборот: дать кварталу статус, и уже в его рамках возвращать Литературный музей, решать судьбу старых домов и т.д.?
— Не спешите… Там люди еще живут.
— А почему они не могут жить в историческом квартале?
— Чтобы решать вопрос о статусе, надо прежде разобраться с людьми: оставить или переселить? Допустим, они останутся в своих приватизированных квартирах, но дом по новому статусу ремонту не подлежит — только реставрация, снести его нельзя и т.д. Дальше: придется думать о транспортной развязке, о пешеходных дорожках и прочем. Пока это еще идея, она витает, про нее часто говорят — и только. И с ней надо быть очень аккуратными.
— Хорошо. А площадь имени Ленина может стать историческим кварталом? Здания подходящие, с биографией, жилых домов там нет…
— Так у нас весь центр и весь город исторический — кто бы сомневался! Когда я говорил о музейно-культурном или культурно-историческом квартале, то имел в виду аналогию с некоторыми нашими или европейскими городами. Особое заповедное место с пешеходными дорожками, сувенирными лавками, маленькими ресторанчиками. А площадь Ленина…
— Понятно. Моя идея не годится. Что еще вас беспокоит?
— Кадровая проблема. Специалистов музейного дела мало, их надо обучать, нужна практика. Мы стараемся проводить различные курсы, но нужно еще и смотреть другие музеи. Слава богу, появился национальный проект «Культура», по которому творческие люди, в том числе и сотрудники музеев, могут пройти хотя бы теоретически онлайн-обучение. Есть гранты Фонда Потанина, на которые и мы претендуем, чтобы наши работники съездили в другие музеи. Есть кое-какие задумки у краевого министерства культуры по стажировке, участию в мастер-классах, конференциях. Это все важно. Это примерно так же, как мы проводили семинар-практикум «Музейная кухня», когда собирали музейщиков Дальнего Востока и привозили лучших экспертов страны. Это был 2018 год. Наш музей был проектной площадкой для препарирования действующих экспозиций, для чего надо было иметь смелость.
— Почему же не стало такого полезного дела?
— Потому что мы только дважды нашли на него деньги. И еще пришел коронавирус. Но надеемся на возобновление в следующем году.
— Что получает наша культура по национальному проекту — понятно. А музейщикам что-то достанется?
— Это очень хороший проект. За культуру говорить не буду, а музейщикам со следующего года выделяются деньги именно для муниципальных музеев. Очень многие вопросы можно будет частично решить. А с краевыми и областными музеями в стране более-менее нормально. Конечно, нам хочется и новые витрины, и новую машину для передвижных выставок, и прочее-прочее. Конечно, мы кое-что делаем своими силами, не выпрашивая деньги.
— Так ведь музей и сам зарабатывает.
— Конечно, зарабатывает. Не будем говорить сколько, расскажу, на что расходуются. На привоз выставок, на ремонт, на премии, изготовление каталогов, издания и т.д. Кстати, за небольшое время мы сделали десяток каталогов.
— Кроме продажи билетов, на чем еще может заработать музей?
— Билеты, экскурсии, сувениры, не грантовые издания, предоставление услуг фондов. Для понимания: есть проекты, в которых мы участвуем и не берем плату, но есть люди, готовые нам платить. Например, компания желает провести в музее мероприятие, посвященное ее истории, и, желая нам помочь, оплачивает аренду помещения. Или: организация просит копии исторических фотографий, за которые готова заплатить. Это некая спонсорская помощь.
— Замечательно: я готова вам заплатить, чтобы провести свадьбу в ваших музейных интерьерах.
— В Гродековском музее такое нельзя.
— А если за очень большие деньги?
— Нет.
— Почему в Петергофе можно, а у вас нельзя?
— Это вопрос к ним. А для нас важна репутация. Мы своей репутацией дорожим. Я не обвиняю в таких случаях коллег — у всех свой путь.
— Во Владивостоке Мариинка, Эрмитаж, Третьяковка… А чем хуже Хабаровск? Почему они к нам не идут?
— Во-первых, потому что в Хабаровске есть Дальневосточный художественный музей и Гродековский музей. Во-вторых, если их нет, то вовсе не значит, что мы с ними не сотрудничаем. В-третьих, это не значит, что у нас с ними нет долговременных идей и проектов. Все это есть. В этом году у нас была выставка из Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина. На следующий год мы готовим выставку, посвященную очередной годовщине окончания Отечественной войны 1812 года. У нас были выставки из Государственного исторического музея, из Российского этнографического музея. Мы были со своими выставками у них. Проектов громадье! Вопрос во времени, человеческих ресурсах и деньгах. Хотя и деньги не всегда важны.
Если посмотреть за последние десять лет, то количество музеев, которое побывало у нас, такого не было никогда! И куда съездили мы — такого тоже не было никогда! Правда, есть небольшой перекос, который наша музейная команда будет исправлять. Сейчас наш приоритет: объехать все районы края с нашими выставками, экспозициями, знаниями. И второе: доставать из наших запасников тех людей и те события, о которых мы в силу разных причин никогда не говорили либо говорили давно. Вот это очень важно. Музей — он для нас с вами. И мы хотим, чтобы вы узнавали и любили Хабаровский край так, как его знаем и любим мы.
— Спасибо за интересный и полезный разговор.
Раиса Целобанова
Фото Елены Романовой
