Оркестр русских народных
инструментов хабаровской краевой
филармонии с 1 сентября прошлого года
возглавил Алексей Рыбицкий — выпускник
Санкт-Петербургского государственного
института культуры (класс профессора
В.А. Альтшулера).
«Не от мира сего, — пришла
в голову первая мысль. А потом: — Скушают
местные гении и даже не задумаются. Ну
нельзя же быть сегодня до такой степени
интеллигентным!»
А каким еще быть дирижеру
оркестра народных инструментов, который
променял «культурный чернозем» Северной
столицы на наш дальневосточный суглинок,
где все если не откровенная вторичная
попсня, то вопреки всему на свете?
Было интересно до
чертиков, сумеет ли выжить, сумеет ли
показать всю эту консерваторщину?
А потом, во время одного
из концертов, вдруг стало все на свои
места. До него на сцене побывали двое
других дирижеров.
Сначала сводный народный
оркестр Хабаровского края был по-женски
нервным, казалось, что капризным и даже
чуть испуганным синкопирующей страстью
Астора Пьяццолы.
Потом оркестр словно
распался на части, превратившись в нечто
эстрадное из 70-х, а может, и 60-х годов
прошлого века, развлекающее перед
сеансом трудящихся, пришедших больше
по инерции, нежели сознательно, на
какую-нибудь киноересь типа «Механизаторы
во ржи».
Выступать третьим было
самое сложное: и зритель утомлен
кавалькадой номеров, и музыканты вроде
как выложились, эмоционально поиздержались.
Началось все нестройно.
Сводный оркестр — разномастный, большей
частью из любителей, из художественной
самодеятельности. Где же столько
профессионалов найдешь, чтоб всю сцену
заполонить?
И вот появился звук,
ранее не виданный, а точнее, не слышанный,
плотный, сочный. И это уже не прикол –
сыграть на балалайке хиток на потребу
публике, это была музыка. В ней и ласка,
которая присуща всему народному, и
тайна, потому что это в шлягере все
понятно, а искусство — всегда ребус, и
сладострастие, а иначе зачем вся эта
суета? А еще русскость, пугающая своей
искренней исповедальностью.
Разговор с Алексеем
Рыбицким получился долгим. Но разве
бывают короткие беседы с людьми,
по-настоящему увлеченными своим делом,
влюблёнными в свою профессию? Сразу
договорились обращаться друг к другу
на «ты», потому что на «вы» на Руси
обращались к Их Императорскому Величеству
и ко щам.
— От русской музыки мы привычно ждем раздольного «Э-ээ-эх!», эдакой кабацкой цыганщины, хотя бы разбитых балалаек о головы баянистов. Где же Русь-то?
— Я учился у профессора
строгой школы, если прослеживать
преемственную линию «преподаватель —
ученик — преподаватель», то «ноги растут»
из Вагнера. Это строгая школа. Первые
полгода занятий в классе у профессора
проходили так: он ставил учеников спиной
к стене – пятки у стены, вся спина у
стены, затылок, и можно только двигать
руками и чуть-чуть повернуть голову
влево или вправо. Он создавал нам осанку
и приучал, что во время исполнения нельзя
передвигаться по подиуму. После этого
приобрести свободу движений – где-то
пританцевать, разбить балалайку о голову
– все это становится сложным.
— Так случилось, что
оркестр приходится делать с нуля…
— Практически. У нас
многих «голосов»-инструментов не
хватает.
— Если в симфоническом
оркестре – скрипки, а их много не бывает,
то в народном оркестре…
— Малые домры. Их всего
две штуки.
— Народные инструменты
– негромкие, хотя балалаечник слышен.
— Дмитрий Ефимов? Он
может громко. От души. У него со звуком
все потрясающе. И инструмент ему
отвечает. И это самый главный мой
сподвижник.
— В Хабаровске есть
ли музыканты, владеющие русскими
народными духовыми инструментами?
— Не пытался даже искать,
потому что, как мне кажется, это гиблое
дело. Например, во Владимире есть
отделение народного хора, а вся кафедра
поголовно играет на владимирских рожках,
жалейках, свирельках.
— Каким инструментом
ты владеешь?
— Кроме оркестра, сейчас
никаким. Первое образование — аккордеон.
— Что такое «великий
дирижёр»? Какие они?
— К сожалению, ни с одним
лично знаком не был. Такие дирижеры
очень своеобразные.
— Вредные?
— Можно и так сказать.
У них безумного размера воля.
— Управлять музыкантами
тяжело?
— Как и любой группой
людей.
— Что больше всего
бесит в музыкантах?
— Недоверие.
— Получается ли
воплощать то, что планировал в начале
сезона?
— Не очень. Но очень
многое хочется сделать и сделать хочется
много нового. Попытки мы предпринимали.
Были они удачными или неудачными – это
другой разговор. И отдача есть от
оркестра, и появилась реакция у
музыкантов, которой я хочу.
— Хулиганства у
народников бывают на сцене? Бах! И
выматерились по–своему, по-музыкальному?
— Во время концертов
нет, не матерятся. Есть другие хулиганства.
Захотелось солисту, и он темп ускорил,
допустим, чуть ли не в два раза быстрее,
а ты стой и лови.
— Для народной музыки
свойственна же импровизация?
— В «Деревенском
празднике» Цыганкова в середине все
балалаечные накруты – это была
импровизация Дмитрия Ефимова.
— Что характерно для
русской музыки?
— У нас есть черта,
которая не свойственна никому. Это
широта. Порой складывается ощущение,
что наши народные инструменты, наша
национальная культура нам неинтересна.
Нам почему-то интересно все западное:
взять в руки гитары, посидеть полабать
какие-нибудь хиты.
— В семье какую музыку
слушали?
— Начиная с Doors,
Led Zeppelin и
заканчивая симфонической музыкой.
— А если вернуться к
народной музыке, какая она?
— Она одновременно
проста и безумно сложна. У нас нет
математики, есть правильное или
неправильное решение.
— И тут появляются
нормальные хабаровские музыканты,
которые говорят: «А ты мне объясни, как
надо правильно?».
— А вот как чувствуешь,
так и сыграй.
— А если музыкант
вообще ничего не чувствует?
— Значит, нужно сыграть
так, как будто платочек падает. Видишь
как платочек падает, вот так и сыграй.
— Возможен ли сегодня
у оркестра народных инструментов более
сложный диалог со зрителем, нежели
простые «русские картинки», сыгранные
на балалайках эстрадные хиты?
— Мне жаль, что на данный
момент от некоторых задумок приходится
отказываться. Например, 3 апреля мы
должны были играть концерт – симфонию
Цыганкова целиком, все четыре части. К
сожалению, не получилось. Ну и для того,
чтобы сегодняшним составом это прозвучало,
нам нужно «извращаться», делать
переинструментовку некоторых эпизодов.
И я руку к этому прикладывал, и балалаечник
Дмитрий Ефимов в том числе. Не хватает
состава в первую очередь. У нас отсутствуют
альтовая и басовая домры. А это потрясающие
тембры.
— Из-за этого порой
приходится напрягаться – прислушиваться,
а не слушать.
— В некоторых эпизодах
я именно и стараюсь добиваться, чтобы
зритель иногда переставал дышать. С
другой стороны, из-за того, что нехватка
людей, от многих идей приходится
отказываться.
— Почему музыканты не
идут? Почему не хотят играть в оркестре?
— Хотят.
— В чем тогда проблема?
— Жду. Некоторым нужно
доучиться. Последний курс. Когда
сталкиваешься с проблемой нехватки
кадров, начинаешь обзванивать знакомых:
«Ребята, есть работа, есть жилье, такие-то
условия, собирайтесь и приезжайте!».
— В общежитии живешь?
— Пока да, но на чемоданах.
Собираюсь переезжать в квартиру. А так
условия в общежитии нормальные, только
тесновато. Я сплю в окружении партитур
и книг. Некоторые музыканты просыпаются,
свешивают ногу с кровати и сбивают
пустую бутылку, а я просыпаюсь и сшибаю
ногой книги и партитуры.
— О чем метаешь?
— Это не мечта, это
реальные планы. Даже это есть в абонементах.
Единственное, что не могу пока сказать
точно, когда это будет в течение
следующего сезона. В первом отделении
будет «Ревизская сказка» Альфреда
Шнитке, во втором отделении — концерт
для балалайки с оркестром. Если об
изменении в составе оркестра, то мечтаю
о том, чтобы появились восемь малых
домр, шесть альтовых, четыре басовых,
две альтовых балалайки, две балалайки-секунды,
четыре примы, два контрабаса — басовых
балалаек, ну и деревянно-духовые. В
идеале – народные духовые: свирелька,
жалейка. Баянов у нас достаточно.
— Неужели в городе нет
музыкантов? Люди приходили прослушиваться?
— Да. И отказывали, потому
что очень много нужно потратить и
времени, и сил. Выхлоп будет ой как не
скоро.
— Бездари?
— Нет, не бездари.
Результат появится поздно, не тогда,
когда нужно. Это извечная проблема.
Нужно, чтобы даже не сейчас, а вчера.
— Музыканты оркестра
часто пьют?
— Нет, совсем не пьют.
— Это что ж за музыканты
вообще не пьющие, музыканты-трезвенники?
Что за музыка без водки?
— С нашим расписанием
уходить в запои практически нереально.
— А никогда не думал
встать за дирижерский пульт симфонического
оркестра?
— Один очень известный
дирижер сказал: «Если бы ты не хотел
встать к симфоническому оркестру, я бы
проверил, нет ли у тебя температуры».
Давай будем честны. Симфонический
оркестр – это идеальный инструмент,
его возможности безграничны.
— А оркестр народных
инструментов?
— При всей моей любви,
там гораздо меньше красок.
Закончится коронавирусная
чума, окрепнет оркестр русских народных
инструментов хабаровской краевой
филармонии, обрастет кадрами – это
несомненно. Если, конечно, не вмешается
господин случай.
А отчего бы, допустим,
на свежем воздухе не появиться фестивалю
оркестров? Так, чтобы вся музыкальная
палитра была — и Дальневосточный
симфонический, и коллектив Музыкального
театра, и джазовый (ведь когда-то же был
Хабаровск дальневосточной джазовой
столицей), и коллектив из Комсомольска-на-Амуре,
и, конечно, оркестр русских народных
инструментов.
Вот бы еще появился
нанайский оркестр народных инструментов!
Но это из серии совсем несбыточной
фантастики. Хотя чем черт не шутит.
Юрий Вязанкин
