Премьера спектакля была аншлаговой, с бисированием и криками «Браво!»
Почему так не везет Пушкину? Что ни безголосая субстанция, часто лишенная слуха и чувства ритма, да еще картавящая, пришепетывающая, вдобавок с каким-нибудь хабаровским гавкающим говорком, так давай подвывать стихи Пушкина да приговаривать: «Как красиво!». Часто так делают учителя литературы. А тебя корежит от всей это мерзости, потому что страшно, потому что даже гениальность Пушкина побеждаема российской типовой действительностью. Конечно, после такого Пушкина возненавидишь!
Об этом я думал, идя на премьеру спектакля в театр «Триада».
Это не просто театр для многих хабаровчан, это намоленное место, ставшее наряду с Утесом, Карлухой, фонтаном на площади Ленина местом средоточия души города, который «вдоль Амура белым парусом».
К слову, к Александру Пушкину — особое отношение в театре, бережное. И, как следствие, видимо, в награду за это удивительная ансамблевая работа актеров, где нет лишнего жеста, где даже движение глаз обоснованно, где актеры наполнены той субстанцией, которая и делает театр актуальным.
Пушкинские «Маленькие трагедии» заучены почти до слез. И после щвейцеровской киноверсии, где Дон Гуана сыграл Владимир Высоцкий, а Сальери – великий Иннокентий Смоктуновский, ставить их – смелость. А если уж брать, так постмодерново переворачивать все с ног на голову: поливать друг друга, например, газировкой, Моцарта травить водкой, а вместо статуи Командора оживлять статую Ленина.
Всего этого в спектакле не было. И слава богу.
В центре сцены — крестообразный эшафот. На таком когда-то сжигали ведьм. И он не отпугивает в спектакле темные силы, скорее, он — их воплощение. И, как следствие, вполне обоснованны частые круговые мизансцены. Если кто здесь и правит бал, так явно не ангелы.
Бесстрастное обнажение человеческой сути, трепанация, когда в какой-то момент понимаешь, что положительных героев-то нет, что начинка человеческая — черненькая.
«О времена!» — шепчешь неслышно с одним из персонажей спектакля и находишь кучу совпадений с сегодняшним временем. Не то ли беснование случается порой на улицах нашего города? Не та ли ненависть к своим же детям, обвиняемым во всех смертных грехах, и подленькое обвинение, что предадут наследие, награбленное, наворованное, расфукают его, обесценят? Уж очень они напоминают Барона из «Скупого рыцаря» в исполнении Вадима Гончарова, актера удивительного, тонкого.
Скупость рождает ненависть до чертобесия.
Мы-то думаем про родительские чувства как данность, а здесь отцовство сведено на нет, да, видимо, и не было его никогда. Тема «мертвых» отцов не менее актуальна, чем тема «мертвых» матерей. Но если последние воспринимаются как нонсенс, то об отцах, лишенных любви к своим детям, почти не говорили бы сегодня, если бы не алименты.
Лаура в исполнении Олеси Маркиной — антитеза Дон Гуана в «Каменном госте». Словно великая блудница, Мелюзина, матерь антихриста, дива с ледяными глазами. В сцене с ее участием время разбивается словно зеркало, на тысячи брызг, чтобы собраться с появлением Дон Гуана. В убийстве Дона Карлоса есть своя животная правда: и да умрет слабейший. Правда, бесовство и тут вмешивается. Смерть нужна не для того, чтобы Лайра понесла от сильнейшего, а лишь для ее утехи. И чудилось, что даже тень ее словно от библейской сухой осины, на которой повесился Иуда.
Дуэт Моцарта (Павла Данилкина) и Сальери (Ильи Ли), казалось, отрепетирован и поставлен сто лет назад, а оказалось, что их впервые режиссер свел в этой постановке. Один гений априори, а второй терзаем этой идеей. Герои получились земны до мясистости, до почти разочарования, потому что ждешь чуть ли не крыльев и нимба, а этого ничего нет. И когда Сальери травит Моцарта, ни жалости, ни гнева на отравителя не возникает. Уж как-то мы привыкли к тому, что «бабы еще нарожают», что «у нас столько талантов, не жалко»! И, может, в этом-то и кроется ужас этой сцены.
Балаганчик? Уличный театр? Или бесы, играющие со зрителями, втягивающие в свою игру? И за всей милотой, доброжелательностью к читателям и зрителям Пушкина вдруг чудится огромная черная громада, пристально вглядывающаяся в зрительный зал.
Что удивительно, спектакль начали репетировать задолго до объявления о коронавирусной пандемии. В этом ли пророческая сила театрального искусства? А может, провидчество Вадима Гоголькова, режиссера постановки и главного создателя этого чуда под названием «Триада»?
— А в чем трагедии? – спросил у заслуженного артиста России Вадима Гоголькова после спектакля. И почему-то сам и ответил, чтотрагедий-то и нет, видимо, никогда и не было. Это же Пушкин. Это громада.
— Я его всю жизнь разгадываю, — признался режиссер.
Юрий Вязанкин
