Еще до введения режима самоизоляции в Хабаровске прошла международная режиссерская лаборатория, третья по счету.
Предыдущие были зимними. Нынешняя – весенняя: «Произведения ХХ века в прочтении молодых режиссёров». И еще одно отличие. Благодаря участию режиссера из Белоруссии лаборатория стала международной.
Почти за неделю репетиций режиссеры и актеры создали четыре эскизных спектакля. В основе — разные грани интерпретаций
произведений русских классиков. Как и положено после каждого показа –
обсуждение с актёрами, зрителями и профессиональными театральными критиками — Татьяной
Джуровой из Санкт-Петербурга и Оксаной Ефременко из Новосибирска.
Помимо того что
лаборатория весенняя, а не зимняя, ее можно назвать и международной. Один из эскизов был поставлен
Еленой Ганум из Белоруссии.
И еще одна особенность.
Мировая коронавирусная пандемия
наложила свой отпечаток и на хабаровское театральное событие. Из-за пандемии не приехали режиссер Галина Жданова
из Санкт-Петербурга, известный театральный критик Павел Руднев из Москвы и
режиссер Евгения Богинская. Соответственно,
уменьшилась и образовательная часть лаборатории, и творческая: хабаровчане не
увидели эскиз спектакля по произведениям Владимира Маяковского.
Об образовательной
программе. Это были лекции критиков Татьяны
Джуровой и Оксаны Ефременко, посвященные
прозе в современном театре – от классиков до современных авторов. Так что
инструментарием неискушенные театральной новизной хабаровчане (есть в нашем
городке до сих пор такие) были снабжены.
К сожалению, было в этом году всего два лабораторных дня. Только
втянулся зритель, только начал получать удовольствие от искренности, разнообразия
сценических языков, взглядов на жизнь и классиков, как все закончилось. Но и в
этой краткости есть своя прелесть — своего рода недосказанность, а значит,
ожидание новой режиссерской лаборатории в Театре драмы.
День первый
Два эскиза – два разных взгляда на Леонида Андреева. Кто-то
восторгался текстом писателя, кто-то говорил о старомодности, о неактуальности
его языка.
Открывал творческую часть лаборатории эскиз по пьесе
«Катерина Ивановна» режиссера Веры Поповой из Санкт-Петербурга. Оказалось, что
она наша, дальневосточница. До 15 лет жила с родителями в
Комсомольске-на-Амуре.
Пьеса классика была так умело перемонтирована под замысел
режиссера, что почти не чувствовались «швы». Может быть, и потерялась для
кого-то привычная «кирпичность» Андреева, но все-таки мелодика и ритмика его
фраз были пусть и осовременены, но сохранены.
Малая сцена Театра драмы казалась не такой уж и малой за
счет того, что порой этот эскиз
напоминал радиоспектакль, только не современные потуги, а именно тот,
советский, сделанный по-настоящему. И прислушиваясь к ругани за стенкой, вдруг понимаешь,
что уж слишком условно это сценическое пространство, что оно гораздо больше,
чем рамки Малой сцены.
«Звездой» этого эскиза, безусловно, был актер Андрей
Грановский с актёрской палитрой от тончайшей акварели до гуаши, если не
фломастеров.
Кто-то из зрителей на обсуждении сравнил эскиз с мелодраматическими телесериалами. В эскизе
были и ревность, и выстрел из-за этой ревности, и даже постельная сцена. Ох, уж эта классика!
А уж когда пришло послевкусие от эскиза, то вдруг
вспомнилась фраза Андреева – тяжелая, кирпичная, и когда звучание эскиза приближалось к
первоисточнику, появлялось ощущение тотальной
лжи, которой порой пропитаны, как
губка, человеческие отношения. В этом
случае оправданы были и перемонтаж, и тестовая адаптация.
В том, что герои актуальны, а текст все-таки чуть архаичен,
в этом есть примета современности. С одной стороны, мы, даже самые тупые из
нас, овладели гаджетами, с другой — нас с какой-то чуть ли не страстью
профессионального самоубийцы тянет в довольно спорное прошлое, в эдакое
кокошниковое пластмасство.
— Я бы позвала профессионального драматурга, который бы все это перемонтировал. Мы попытались сделать сложное действие из двух действий, когда одновременно все происходит, а я сделала бы из всей пьесы параллельную жизнь и все бы перемонтировала. Эта пьеса требует определенной ревизии, – считает Вера Попова. – Я боялась брать этот материал, потому что его легко сделать пафосно и очень мелодраматично. Хотелось уйти от мелодрамы, расширить границы текста.
Режиссеру удалось уйти от привычной линейности русского так называемого
психологического театра, предложив, основываясь на вполне традиционной пьесе,
очень современную формулу, если вообще не систему уравнений. Даже для тех, у
кого мозги убаюканы фальшивой традиционностью, предлагается свобода вычленить
свою формулу, и в этом скрывается тот самый антимилитаризм в театре, который
невозможен ни в кино, ни на телевидении.
Второй эскиз режиссера Джеммы Аветисян из Новосибирска по редко читаемой пьесе
«Савва» был более благосклонно
встречен консерваторами. Текстовых купюр замечено не было, тема
иконоборчества, собственно, актуальна и сегодня, террористы с красными шариками
в руках смотрелись мило и даже вызывали странные аллюзии с коронавирусной
пандемией.
Если бы не одно «но». Текст.
Дав этот текст актерам, мягко говоря, не имеющим большой практики чтения,
по сути, монологов, Джемма Аветисян все-таки совершила ошибку. Слушать было
тяжело, потому что против актеров было всё, включая и акустику зала. И в вечной войне актерства и текста победил
текст. В последнее время это часто случается.
За четыре дня Леонида Андреева не осилить. Тут красными шариками не
обойдешься.
День второй
Вторая часть творческой лаборатории была более эклектичной и,
может быть, более яркой, в первую очередь за счет эскиза по пьесе Андрея
Платонова «Шарманка» режиссера Ильи Мощицкого.
«Звезды» этого эскиза — Сергей Дорогой и Татьяна Малыгина,
тонкая, понимающая и чувствующая. Благодаря
ей текст Платонова становился еще более жестоким. Что касается Дорогого, то образ всепожирающей
богини плодородия в колхозных Дионисиях, представленных в этом эскизе, был
до боли смачен.
Замысловатое сочетание грубого и тонкого в нем завораживало,
порой, правда, и усыпляло, но что делать? В запасе было всего четыре дня, а
Платонов невероятно сложен, как сложно все
настоящее, написанное в двадцатом веке. Не зря на одной из его рукописей
о радостях колхозной жизни отец советских народов собственноручно написал:
«Сволочь».
После жаркого, колхозного, почти по-язычески плотского Платонова
эскиз по пьесе Владимира Набокова «Событие» режиссера Елены Ганум из Минска был
«кулен», тонок, а внутри — как пружина, и все это похоже на воронку, в которую
зритель попадает и втягивается как в черноту, полную чудовищ, о которых вспоминать
страшно. И этот ужас — более зефирный, более рафинированный, чем у Платонова,
но и более жестокий.
Вот здесь уже было полно ассоциаций и с пандемией, и с
истеричным, почти злорадным ожиданием Апокалипсиса. Пожалуй,
это был один из самых ярких эскизов, в котором сошлись и талант режиссера, и
яркий актерский ансамбль, и что-то еще, может, любовь к театру?
А что директор?
— С моей точки зрения это очень интересное мероприятие и чрезвычайно полезное для театра, — сказал заслуженный работник культуры РФ Николай Евсеенко, директор и художественный руководитель театра. — Насколько разными были режиссеры и насколько увлеченными были актеры театра! Это же огромнейший массив информации, который был освоен, а для этого нужна какая-то невероятная вовлеченность в процесс. Это очень «разминает» труппу, повышает интерес к профессии, повышает квалификацию в конечном итоге. Мне кажется, что этот драйв, который возникает, он служит на пользу театру, он заводит артистов, дает им дополнительный глоток воздуха. А для меня — это принципиально важно — появляется «пасьянс» людей, который лежит в загашнике. Я могу любую карту вытащить и сыграть. Это не обязательно произойдет сейчас, после этой лаборатории. Хотя кое-кому я уже готов сделать предложение.
Лаборатория закончилась, и почти сразу в связи с
коронавирусной пандемией приостановлены показы спектаклей, и жизнь, такая
бурная, вдруг затихла. У актеров не только Театра драмы почти детский вопрос в
глазах: а вдруг это ничегонеделание никогда не закончится? Разве может актер жить без сцены и без Его
Величества Зрителя?
Юрий Вязанкин
