Моя мама Варвара Ивановна Дунаевская (Долбиш) только три раза рассказала «про войну», Точнее, как она, маленькая девочка, жила при немцах. Три с лишним года тихого ежедневного ужаса.
Каждый раз, когда мама начинала говорить про оккупацию, ее
душили слезы. Все началось в конце 70-х, когда мы, два подростка, начали
интересоваться военной историей. И стали внимательно перелистывать семейный
альбом, где родни в довоенной форме бойцов Красной армии оказалось до обидного
мало — три фотографии. «Мамо! А где все остальные наши?» — начали допытываться.
И мама — в слезы. Проплакавшись, рассказала,
что такое фашистская оккупация в реальности.
Полицай хуже оккупанта
Что такое война, мама поняла, когда начались бомбардировки.
Под один такой налет она и попала. «Помню, мама моя — ваша бабушка повалилась и
меня прикрыла. А мне было интересно, вот я и стала шебуршиться. Вылезла, голову
подняла. А тут рвануло. И мне малюсеньким таким осколком выше глаза и прилетело.
Я боли сначала и не учувствовала, только тепло стало и потекло», — так мама
рассказывала о первых месяцах войны. Та
крохотная ранка от осколка бомбы, спустя 75 лет, обернулась прогрессирующей
слепотой.
«Я, сыночки, немцев только пару раз видела Они изредка в
наше местечко заскакивали. Зато полицейские куражились от души! Они же все
местные, так что от этих злыдней почти ничего и не скроешь. За найденную карточку
родни в форме красного бойца эти зрадныки и семью могли зныщить, — в волнении мама
частенько перескакивала с русского языка на суржик. — Вот и пришлось большую
часть фотографий братьев да дядьков схоронить. Да так, что потом и не нашли».
Какие письма, какие фронтовые треугольники? Я вас умоляю! Сумская область советской
Украины была под немцами на второй месяц начала войны. Три с лишним года в
оккупации…
«Приходит полицай и орет с порога: «Матка, дай пожрать!».
Приедет немец и тоже требует еды. Партизаны вваливаются в ночь и с порога:
«Дай!», — вспоминает про голодные младенческие годы мама. И плачет. И только один раз нам, старшеклассникам, она
рассказала про конкретный эпизод. Это когда ее, вечно голодную, замурзанную
девочку падла-полицай, накинув на шею веревочную петлю, заставил бегать по
двору на четвереньках и слизывать языком рассыпанный сахар-песок. «Да еще при
этом и лыбился, покрикивая», — слезами давилась мама, когда рассказывала.
Мы тогда жили в маленьком шахтерском поселке центрального Сахалина.
Через дом от нас жил полицай, которого сослали после 1945-го. А через речку-переплюйку второй,
ударник социалистического труда. В годы оккупации он истово сотрудничал с немцами,
служа в охранной полиции. Повезло, на его руках крови не было — склады
сторожил. Вот и сослали со всей семьей с центральной Украины на остров. В 90-х
годах прошлого века повзрослевшие потомки попробовали сунуться на родную
сторонку, тогда уже «вильну Украину», и получили мгновенную обратку от местных:
«Приедете – живьем закопаем!». Советская власть пожалела, российская —
простила. На Украине потомки партизан помнили и ничего не забыли как самим
полицаям, так и их детям-внукам. Вот и остались они жить-доживать «на северах».
После этого с тех пор как отрезало, ни разу более мы от мамы
про войну не слышали. Пытались, но всякий раз были слезы. Уйдя в
самостоятельную жизнь, помыкавшись по углам, пройдя через срочную службу,
испытав ряд «ударов судьбы», я понял свою маму. Это нам, ее сынам, советским школьникам,
«война по книгам» была чередой геройства и испытаний. Для мамы — это время
голодухи и мучений, о котором очень тяжко даже сейчас, спустя 70 с лишним лет, вспоминать.
Свои
Великая Отечественная догнала меня уже взрослым, в самом конце 80-х. Будучи на спецкурсах по повышению квалификации на милой
моему сердцу Украине, удалось объехать практически всю родню, начиная от
восточных областей и заканчивая центральными, в том числе и столицу советской
Украины — Киев. Но самая приятная встреча была в поселке Белая Березка на
Сумщине, в семье маминого брата. Дядя Вася к 1941 году закончил 4 класса и в «фашистской
школе» отказался учиться дальше. Как мог, так и вытягивал малых, работая
страшно, на излом. Всю жизнь остался с
начальным образованием, а вот его сестры, в том числе и моя мама, окончили
десятилетку. «Варька после школы в колгоспе была помощником бухгалтера. Дюже быстро
умела считать, в том числе и в уме», — начал хвастать дядя Вася. В тот вечер, точнее,
в ту ночь – поезд на полустанок прибыл поздно – при большой семейной встрече много
чего было сказано.
На следующий день, очухавшись от щедрого украинского гостеприимства,
спросил у дядьки про эпизод с мамой и полицаем. Дядька долго мялся, а потом
молвил: «А Варька тебе ничего не говорила, как ее тот полицай душил?». Чтобы
усугубить страдания маленькой девочки, эта падла полицейская время от времени
за веревку дергала. Да так, что петля впивалась в мамино горло. У меня кровью глаза
залило, всего трясло, пока не жахнул полстакана бимбера, что дядька плеснул. А
мамин брат и продолжал: «Только этот паскуда паршиво кончил. Во время очередного
налета партизан его подстрелили в ногу, не сумел удрать. Так местные бабы
потребовали его отдать. За здоровую ногу подвесили на ветке. И начали кто
тяпкой, кто лопатой, кто серпом, кто чем скипать». Ох и нарезались потом мы с
дядькой его ароматным бимбером в тот осенний день!
Так что у нас, по существу, генетическая ненависть к холуям, пошедшим в услужение оккупационной
власти, к моральным уродам, что могут в основном только над старыми да малыми
куражиться. На равных с бойцом, с боевиком они трусят и проигрывают, как и
положено всякому холую. В конце разговора дядька посмотрел в мои глаза: «Як ты
сейчас, племяш, на Андреича стал походить».
Дедовская финка
Это он про двоюродного деда Ивана Андреевича Дунаевского, что
с 1942 года до освобождения Украины в 1944 году, по словам родни, служил в разведке.
Как удалось позже выяснить, он был младшим командиром ОсНаз НКВД СССР. По
вражьим тылам искал и находил полицаев, бургомистров и прочих предателей, что
пошли в услужение оккупантам. Немало положил и немцев. «Щупловат был, силой не
отличался, но лют был !.. И вынослив», — так его вся родня характеризовала. Как
я понял из рассказов, дед Иван после боевой службы по ранению стал заместителем
начальника паспортного стола на Западной Украине. Паспортизация, советизация
заподенщины во второй половине 40-х годов прошлого века – это такой трэшак, что
не передать! Во время одного из выездов в район Андреича с напарником
прихватили бандеровцы. Помощник был убит, раненого деда Ивана захватили. И закатовали
— отрезали уши, нос, выкололи глаза. Всего в крови бросили умирать. Дед Иван
был человек лютой воли — встал и пошел. Так его и добили – выстрелом в спину. В
60-е годы прошлого века родня встречалась с бандеровкой, что выдала деда Ивана.
Связная отсидела в сталинских лагерях 5 лет и вышла на свободу, вернувшись в
родное местечко. Бесконечно добра была советская власть.
Верчу в руках советскую военную финку, она же — нож
разведчика НР-40, из семейной коллекции, разглядываю фотографию деда Ивана. Смотрю
на редкие снимки молодых мужиков — родни
из 40-х. И понимаю: мне, чтобы всех своих поднять, рук никаких не хватит. Так
что не пойду я колонной «Бессмертного полка». Лучше присяду в сторонке, плесну
из фляжки, помяну своих дедов — по
прямой линии, двоюродных и троюродных. Я помню, я горжусь? Да нет, я знаю, за
что они сгинули. Моя прабабка была безграмотная, бабушка четыре зимы отходила в
церковно-приходскую школу — два класса образования. У моей мамы — Варвары Ивановны
Дунаевской (Долбиш) десятилетка. У ее трех сыновей – высшее политехническое. Спасибо
советской власти, спасибо моим дядькам!
Я знаю, за что легли в землю в самое лютое время – в начале
войны – большинство моих дедов. За нас, за трех братьев Дунаевских. За наше
счастливое детство. За то, что мы в 12 лет не стояли по 10 часов у станка, а
бегали по лесу, играли в прятки, читали книжки, спали сполна и ели досыта. За
то, что на моем горле не затянул петлю ублюдок-полицай, заставляя прислуживать.
За то, что мы, все трое, получили возможность бесплатно получить высшее образование
по очень модной и дефицитной тогда специальности – «электронно-вычислительные
машины». Спасибо вам, мои деды!
Андрей Дунаевский
