Гость редакции — Ирина Валериевна Зикунова, председатель Законодательной думы Хабаровского края, доктор экономических наук
— Насколько известно, помимо своих обязанностей председателя думы вы еще пользуетесь правом преподавания в вузе.
— Да, нынче по совместительству я еще и вольный лектор. Так получилось, что от экономических вопросов и антикризисного управления через уроки парламентаризма в школах и техникумах я перешла на студенческую аудиторию. У молодежи не очень много реальных представлений о механизме работы власти, и особенно законодательной. Потому что она закрыта, потому что она в меньшей степени отражена в публичном пространстве. Всех больше волнуют реальные события и дела, чем законы, которые создают основу для них. И еще: для молодежи характерно не заглядывать в законы, поверхностно относиться к своим возможностям прямого или представительного участия в управлении регионом или страной. Обычные уроки по конституции или уроки парламентаризма привели меня к мысли, что по возможности надо больше контактировать со студентами.
— И как давно появились такие мысли?
— В начале моей работы в думе в декабре 2020 года, накануне Дня конституции нам вручили готовую презентацию про историю конституции, про историю демократии. То был год подготовки к общероссийскому голосованию по поправкам в Конституцию РФ, и мы очень неформально и пристально читали и ее, и поправки к ней. А когда получили готовые материалы для выступлений, то я не взяла оттуда ничего. И решила написать свою собственную лекцию про Конституцию, про права граждан, про их гарантии, про устройство управлением государства, про то, как люди могут участвовать в управлении государством.
— У вас было достаточно оснований для своего взгляда на такую серьезную тему?
— Я думаю, право на свой подход мне давал научно-педагогический опыт, а к тому времени он составлял уже под тридцать лет. Причем, это был опыт преподавания самых разных дисциплин, в числе которых была корпоративная социальная ответственность, где я рассказывала студентам о социальном партнерстве и о социальном государстве. А в думе я уже ознакомилась с системой законодательства. При этом мне были дважды присвоены ученые степени, которые научили объективно обрабатывать информацию. Вот такие основания.
— Понятно. И чем не понравились вам предложенные методички?
— С молодежью, со студентами нужно говорить ясно, простым языком, о самом главном, о том, что им близко, чего в методичках не было. Это требует опыта. Вообще, на мой взгляд, если ты не пропускаешь любой текст через себя критически, не даешь свою оценку, то, как лектор, не состоишься никогда. Каждый текст должен быть не просто осмыслен, а изложен своим собственным языком.
— И что у вас тогда получилось?
— Я изложила конституционные статьи доступным языком. Взяла принципы демократии, различные формы государственного устройства. Показала, что существует разное понимание государства — например, как территории, как общности людей, как аппарата управления, как системы принуждения. Это интересные вещи, о которых люди в повседневности не задумываются, а молодежь — тем более. Первую такую лекцию я прочитала в лицее «Звездный» в старших классах.
— Школьники задавали вопросы?
— Представьте, задавали. Оттуда и пошло понимание, что параллельно с работой в думе мне нужно начать преподавать эти знания. А в 2021 году была командировка в Ванинский район, где в нескольких школах и техникумах проводила эти лекции, и даже прошел небольшой мастер-класс с педагогами. А в нынешнем году появилась тема диалога между молодежью и властью в контексте новой постановки задач по возвращению к традиционным духовно-нравственным ценностям.
— Почему «по возвращению»?
— Потому что в нашей стране довольно долго не занимались духовно-нравственными ценностями. Давайте скажем честно: за тридцать прошедших лет в социальные отношения нашего общества зашло очень много либеральных ценностей — безусловных свобод и прав. И особо не обращалось внимание на оборотную сторону прав — на обязанности и обязательства. У людей укрепилось безусловное ожидание реализации своих прав в стране на все-все-все: на образование, свободу перемещения, самоопределение, вероисповедание и т.д. А обязанность, например, выполнения долга по защите родины, обязанность быть гражданином своего отечества была просто задвинута в дальний угол.
Этим вообще особенно не озадачивались, про любовь к родине не говорили — про школы не знаю, я про вузы говорю. В высшей школе, начиная с первого курса, было краткое преподавание истории. В моем студенчестве в Советском Союзе историю преподавали два года, потом этот курс сжали до двух семестров по четыре часа в неделю, а далее его довели до одного семестра и трех часов в неделю. И, соответственно, больше особенного обращения к знанию культурно-исторических основ, к гордости за свое отечество не было.
То же самое случилось и с экономической географией, где мы могли знакомиться с промышленностью, с ее размещением, гордиться ее достижениями. Но она тоже ушла из учебных планов, когда начали работать по новым образовательным стандартам, когда начали преподавать универсальную мировую, такую «хорошую» экономику.
— А почему так получилось? Что случилось с нашей страной?
— Я думаю, это была общая линия на замещение наших традиционных духовно-нравственных основ государственности и стабильности в обществе другими ценностями — либеральными, универсальными, глобалистическими. То есть мы преподавали студентам эффективную рыночную экономику, мы учили молодежь, как выигрывать в конкурентной борьбе. Но никогда не задумывались, что для нашего местного производителя нужен протекционизм, а не только оголтелое включение в глобальные цепочки создания ценностей. Мы не задумывались о том, что богатое ресурсное наследие, сохраненное в российской государственности, встроило нас в глобальное разделение труда в качестве страны-поставщика сырьевых ресурсов. А это само по себе приводило к деградации индустриального потенциала, что экономисты называют «ресурсным проклятием». Но мы же прекрасно понимаем, что класс технологического уровня добычи ископаемых не такой высокий, как, к примеру, класс развития переработки, как класс развития электронной и других видов промышленности. А это создает предпосылки для общей научно-технической стагнации государства.
— На этом фоне вопрос: тогда какого черта мы в космос летали первыми?
— Первый спутник Советского Союза заставил США встрепенуться и начать реформу своей системы образования. Они поняли, что уже на этом старте данный участок прогресса они проиграли.
— А что заставило нас встрепенуться сейчас?
— Я думаю, цепь событий, в результате которых мы пришли к открытому противостоянию со странами Запада в ходе специальной военной операции на Украине. Это было запущено еще в начале развала Советского Союза и в результате либерального курса команды президента Ельцина. А также в результате безоглядного разрешения доступа к нашим сырьевым ресурсам иностранных инвесторов и технологических операторов. И когда в нашей стране начался курс президента Путина на возвращение экономической суверенности, то тогда и начало возникать негативное к нам отношение, которое логично дошло до украинских событий. Исходя из того, как началась специальная военная операция и какая последовала реакция молодого поколения на нее, стало понятно, что вопрос о духовно-нравственных ценностях, о патриотизме и о любви к своей родине — это вопрос честного диалога с властью. Это общий для страны вызов на честность.
— Вспомнить прошлогодний массовый ажиотажный выезд из страны… Куда? Зачем? С какими последствиями? Согласитесь, это была неожиданная реакция молодых на военные события?
— Из страны поехало поколение родившихся в основном с 1985 по 2000 год. Они получали образование полностью либеральное по своему содержанию. После Болонского соглашения нашу высшую школу пронизали образовательные стандарты, которые постепенно вымывали необходимость быть глубоким специалистом. Но они привлекали тем, что, получив российский диплом, молодые люди могли пробовать поступать в европейские университеты. Такое образование создало у этого поколения характер космополитов — без привязки к отечеству, зато с возможностью свободно циркулировать по миру, не только путешествуя, но и с целью образования и работы. И как только возникла конфликтная украинская ситуация, пришел испуг: а не обернутся ли либеральные свободы жестким тоталитарным управлением? Возникло беспокойство, что потеряется зона комфорта, ведь с 2000 года страна накапливала благополучие, рос уровень жизни. Не праздным был и такой вопрос, как мобилизация на военную службу. Вот люди и рванули за границу.
— Не хватило патриотизма? Так?
— Совершенно точно. А мы их патриотами особенно и не воспитывали.
— Скажите, не была ли Болонская система образования одним из способов развала нашей страны?
— Я не любитель давать однозначные оценки. Но скажу так: этот процесс шел как-то весьма интеллигентно и бархатно. После подписания Болонского соглашения были ознакомительные стажировки для педагогов. Например, я ездила в США, в Великобританию, изучала там программы образования, знакомилась с методикой преподавания. И крайне удивлялась, что у нас за семестр было четыре-пять экзаменов, до восьми зачетов и еще курсовая работа. А у них — легкий отчет об изучении нескольких предметов.
Когда мы увидели подмену нашего образования укрупнением предметов изучения, то научно-педагогическая общественность возмутилась. А с другой стороны, мы пошли по пути адаптации. И стали в эти новые стандарты интегрировать свои старые предметы. Мы боролись до последнего. У нас бакалаврские программы от специалитета почти не отличались. Мы хотели любыми способами дать нашим студентам полновесное наше образование. Так мы учили студентов примерно до 2012 года.
Да, мы адаптировались к Болонской системе. И это соглашение постепенно привело к вымыванию мозгов через поступление лучших студентов в европейские вузы. Оно увело цвет нашего молодого поколения из страны. А сколько талантливых молодых ученых ушло, к примеру, через фонд Сороса работать на научно-исследовательский сектор Европы и США?!
— Уехать — не проблема. Вопрос в том, придет ли оценка выбора? Будет ли понимание потери того, что они обрели здесь?
— Это особенность менталитета данного поколения — индивидуальный утилитаризм, вера в собственные силы. Это высокая адаптивность — возможность найти работу, устроить свою жизнь в другой стране. Это отложенное рождение детей, отсутствие беспокойства о том, где будут расти, на каком языке будут обретать культуру их дети. Это особенность постреформенного поколения, которое родилось в кризисный период, когда не было получения благ от государства, когда родители решали задачу выживания, тогда воспитывались такие дети. Самодостаточные индивидуалисты, что не так уж и плохо, но они привыкли приспосабливаться к лучшим условиям жизни, и потому они не захотели уходить из зоны либерального комфорта в начале специальной военной операции на Украине.
— Как-то все это грустно…
— Но такова наша правда.
— Какой патриотизм может быть у молодых, если они не знают, чем им можно гордиться?
— Да, вы правильно сказали, что в диалоге с молодыми нам надо иметь убедительные аргументы, что сегодня можно гордиться не только историческим прошлым и природно-ресурсным потенциалом своей страны, но можно гордиться и ее настоящим. У нас очень много исключительных достижений! У нас идет фундаментальная научно-исследовательская работа. У нас абсолютно незаурядный крупный бизнес. У нас в малой экономике работают умнейшие люди с золотыми руками. И такое не только в стране, но и в Хабаровске, в Комсомольске. Об этом надо рассказывать, чтобы знали все, а особенно молодежь.
— Разве об этом не говорится? Послушать отчеты чиновников, так у нас все «ура-ура!»
— Понимаете, есть какая-то привившаяся за годы некая фасонность во всем. Например, нормой считается нарочитость, громкая отчетность об успехах. А нужно, как мне видится, больше реалистичности, обоснованности в отчетах, прежде всего, власти всех уровней, в отражении разных событий.
Почему я об этом заговорила? В краевой думе была встреча с молодежью, мы говорили о том, чем живет студенчество. И одна девушка сказала, что сейчас очень много говорят и говорят о патриотизме. А его не добавляется, когда о нем бесконечно говорят. Простая истина: духовно-нравственные ценности, среди которых и патриотизм, — это вещи внутренние, интимные. О них не кричат. Как говорят, звенит то, что пусто. Патриотизм создается косвенно, через знание, через близость с духовностью своей страны. И начинается это с далеких корней.
Ребенка можно воспитывать до пятнадцати лет, когда складываются основные ценности. А дальше дети такие, какие они есть — как наше поколение «игрек». Сказать им, что они должны быть патриотами, переделать их невозможно. С ними можно быть в диалоге, можно сохранять их квалификационный потенциал для страны, чтобы не потерять окончательно это поколение. Но только тогда, когда мы по-честному принимаем их ценности и ожидания, когда мы находим общие знаменатели. То есть государство в диалоге с молодыми должно быть честным, понимающим и притягивающим их через обойму их ценностей.
— На днях в думе прошли парламентские слушания о патриотизме. В чем их смысл?
— Чтобы понимать, какой должна быть государственная политика в отношении патриотизма у постреформенного поколения — нам надо было сделать такую интеллектуальную остановку.
— И о чем говорили?
— Ученый-социолог охарактеризовал постреформенное поколение, его ценностную основу, его ожидания и т.д. А именно: это индивидуализм; это высокий уровень профессиональной подготовки и квалификации; это высокая степень мобильности в глобальном масштабе; это желание получить заработанное здесь и сейчас; это высокая степень адаптивности к разным условиям. И на примере студентов, с которым я занимаюсь с 1992 года, хорошо видны эти поколенческие различия.
Был рассказ ученого-историка об истоках российского патриотизма. Он сказал очень ценную мысль, что русский патриотизм никогда не насаждался властью. В отличие от европейских стран он был присущ еще на самых ранних стадиях становления нашего государства. Это видно, к примеру, по былинному наследию из глубины веков, где просматривается очень глубокая любовь к земле предков. Я смею предположить, что это в том числе связано с оседлым, незавоевательским образом жизни на русской равнине, где кристаллизовался русский народ, где сложилась уникальная российская духовность, умноженная потом еще и на православие.
Был доклад о том, что делает исполнительная власть по продвижению патриотических ценностей и духовно-нравственному воспитанию — на реальных примерах. А председателем думского комитета было представлено видение того, как должна проводиться государственная политика по развитию патриотизма. То есть политика воспитания на культурно-историческом наследии, в том числе через сетевые ресурсы, через фильмы, через работу в дебат-клубах, через исторический туризм и т. д.
— К каким пришли выводам?
— По итогам слушаний были подготовлены рекомендации в адрес исполнительной власти. То есть: что мы имеем сегодня; какие у нас есть духовные истоки и корни; какая проводится политика; что и как можно воплотить по самым разным направлениям работы.
— Нет ли у вас впечатления, что это все нужное и правильное легко перебивается тем, что нам показывают сто телепрограмм — убийства, воровство, мошенничество…
— Источники информации, влияющие на общественное сознание, у разных поколений разные. Поколение «зет», родившееся после 2000 года, получает информацию не с телеэкрана, а из Интернета. Их предшественники тоже получают информацию оттуда, где они подписаны на новостные ленты, на телеграм-каналы. В зависимости от приоритетов и интересов настройка получаемого этой аудиторией контента почти индивидуальна. И на нее очень тяжело влиять, потому что уже сложились предпочтения. Телевидение — удел старшего поколения, которое не надо воспитывать в патриотическом плане, там все в порядке.
— Почему нынче, как никогда, много разговоров о необходимости своей идеологии?
— Много разговоров неспроста. Идеология — это атрибут политической жизни. Идеи, как правило, у политических партий — похожие или разные. С точки зрения политических основ партии вообще-то должны различаться. Но они у нас не очень различаются по своим целям, задачам, приоритетам. Они все хотят выиграть выборы, поэтому они очень похожи и всем слоям населения обещают то, что те от них ждут.
Почему заговорили об идеологии? Возникла потребность. Идеология — часть духовной жизни, она отвечает на вопрос — во что верить? Чему служить? Что главное? Это — ценности. Для некоторой части населения идеология заключается в постулатах веры. А во что верить остальным? Идей коммунизма нет. Идеи либерализма сделали нашу страну уязвимой, сделали вторичными вопросы о суверенитете, хотя они должны быть первичными. Потому что сначала спокойствие и уверенность, что ты живешь в стране, которая тебя защищает, а потом уже все остальное. Поэтому и возник вопрос о государственной идеологии. Какой? Наверно, такой, которая не противоречит целостности страны, благополучию ее населения, процветанию и стабильности. Мне кажется, хорошая идея — служить отечеству, самореализовываться и приумножать процветание своей страны. Принимаете?
— Без сомнений. Но у такой хорошей идеи по части приумножения и процветания страны должен быть не менее хороший экономический базис, то есть экономическая идеология. А она у нас куда смотрит, во что верит, чему служит? Разве к ней не применим патриотизм?
— Да, все корни вопросов находятся в организации экономики — базис определяет надстройку. Я, как экономист, убеждена, что экономика не должна быть ни социалистической, ни командно-административной, ни рыночной, ни смешанной. Она должна быть пригодна для разных отраслей хозяйства. Есть в экономике крупный сектор — естественные монополии, энергетические или транспортные предприятия, ресурсодобывающие компании, большие заводы и т. д. — они должны быть в собственности государства, я в этом убеждена. Я понимаю, что это — стратегический базис государства. И в этом секторе экономики государство могло бы создавать общую дифференциацию (в том числе — доходов населения), которая повторялась бы и воспроизводилась малым и средним бизнесом, который должен быть в частной собственности.
— И ведь есть такой пример — Белоруссия.
— А когда-то и Югославия была таким примером. Но в Белоруссии управлять проще — она небольшая. У России есть своя сложность — слишком большая территория и не равномерная по потенциалу и населению страна.
— Вы полагаете, что своим активным общением с молодежью вы сможете что-то изменить?
— Почему «изменить»? Не надо менять. Надо добавлять. У нас уже много чего существует в заделе. К примеру, есть ощущение собственной свободы и значимости — и у молодежи, и у остальных граждан? Есть. И так далее. Просто я хочу, чтобы как можно большее количество людей принимало на себя бремя создания власти, интересовалось властью, и чтобы власть точно также была в диалоге с людьми. Плетью обух не перешибить, но вы мне крылья-то сильно не режьте. Если думать, что ты ничего не изменишь, то это тоже неправильно. Хоть сколько-нибудь можешь сделать лучше — делай!
Опять же: чтобы состоялся диалог, у власти должна быть честность и открытость, а у молодежи — доверие к власти. Власть должна быть нацелена на то, чтобы сохранять потребность молодежи в духовной свободе. Это еще один интересный аспект: современное общество — это общество человеческого капитала и человеческого мозга. То есть человек может отдавать системе хорошие и большие результаты только тогда, когда он духовно свободен.
Наше общество сложилось так, что нынче в активной социальной жизни участвуют представители четырех поколений, у которых разный задел ценностей и разное восприятие патриотизма. У кого-то это просто глубоко любить родину. У кого-то патриотизм — это знание ее истории. Но самый крайний уровень патриотизма — это готов ли ты пожертвовать всем, что у тебя есть, ради свободы и защиты своей родины? Есть данные, что у нас только 32 процента молодежи готовы пожертвовать всем ради своей родины. Но я думаю, эта цифра больше, потому что когда судьба подбрасывает большую задачу или ставит тебя перед серьезным выбором, то многое меняется. И многие просто не выставляют напоказ свое глубинное чувство патриотизма. А если мы хотим закреплять у молодежи наши традиционные духовно-нравственные ценности, то мы должны делать это искренне, деликатно и не назидательными разговорами, а через косвенные методы.
Раиса Целобанова Фото автора
