Житель краевого центра Александр Горовой и биробиджанец Владислав Цап будут экспонировать свои работы некоторое время.
Эта выставка при всей видимой антагонистичности — попытка взаимопроникновения двух разных миров, с первого взгляда — двух почти взаимоисключающих художественных высказываний.
С одной стороны — скромно, почти самоуничижительно названные «Опыты живописи» Александра Горового, с другой — «Еврейские мотивы» Владислава Цапа. А чего еще ждать от жителя Еврейской автономной области, каких еще мотивов, даже несмотря на постсоветский исход евреев из Биробиждажа, сравнимый по глобальности и последствиям для местечка с исходом Богом избранного народа из Египта?
Земляка приехали поддержать уважаемые и значимые люди из Биробиджана, даже сам господин Роман Ледер, глава Биробиджанской еврейской религиозной общины «Фрейд».
Гости Александра Горового, может быть, и не такие общественно значимые, как у коллеги, так и сам художник гораздо моложе, да и его работы сложнее для восприятия обыкновенного гражданина Российской Федерации, чья жизнь не отягощена познанием шедевров мировой художественной культуры.
— Вы согласитесь со мной, что главное — это художественность, профессионализм и качество, и тогда можно соединить любое искусство. За год, на мой взгляд, это самая интересная выставка двух совершенно разных художников, — считает Татьяна Давыдова, директор галереи имени А.М. Федотова. – Это разное искусство, разные взгляды на живопись, более того, разные поколения. Направлению в живописи, в котором работает Александр Горовой, более ста лет. Слово «авангард» здесь не подойдет. Владислав Цап свое искусство называет «ироническим полунаивом». В этих работах — его детство, юность. Смысл работ и Горового, и Цапа — эмоциональность.
Картины Горового не просто притягивают взгляд, они словно созданы для медитаций, в них проваливаешься и дальше словно паришь в невесомости, барахтаясь, как муха в студне чужих Вселенных. Эта живопись полна силы, энергии и нетоталитарности. Может, из-за последнего так психовали коммунисты в советское время, пытаясь свернуть весь этот абстракционизм, подменить примитивнейше-урожайным советским реализмом. Там-то все понятно: если военачальник, то румяный и человечный, если партократ – то умный и совсем не Чикатило. А здесь какие образы могут возникнуть у человека, так и Карлу Марксу в совокупности с дедушкой Лениным неведомо.
Горовой многослоен и буквально, и метафорически. Как пошутила одна хабаровчанка: «Накидывает краску, а потом скребет, накидывает и скребет! И так до бесконечности».
— Нормальные художники рисуют тигров, закат на Амурском утесе, кровавые маки на зеленом лугу, девок толстомясых, котиков, в конце концов. Выходят с этим на улицу и продают любительницам живописи, поэзии и домашнего уюта.
— Хочу сказать, что на самом деле не очень-то и продают. Собственно, и не очень-то хорошо рисуют. А я занимаюсь тем, что нравится мне.
— На одной из твоих работ героя ты сознательно состарил. С одной стороны — пластика, поза молодого человека, а с другой — ощущение морщин…
— Не то чтобы состарил, скорее, это получилось неосознанно. Это стилизация под парсуну. Был такой жанр в искусстве, когда отходили от традиционной иконописи в 17-18 веках. Это просочилось не специально. А почему просачивается? Я в какой-то степени постмодернист, отталкиваюсь не от жизни, а от изобразительного искусства. Каждый раз хочется сделать правильно, а получается как получается, не так, как хотелось бы, по-своему. Все время хочется сделать такое: «Ребята! Вот он я! Посмотрите! Удивитесь!». А получается совсем другое. Главное, что-то выходит, наверное.
— Работы непростые, многослойные, с интересным сложным цветом.
— Об этом говорят многие, хотя я вижу этот цвет очень простым. Я, наоборот, хочу добиться простоты и лаконичности, а получается сложно. Не из-за того, что я этого специально добиваюсь, а из-за того, что это моя внутренняя сложность.
Я работаю бутафором в Музыкальном театре. Там мы не художники, там мы исполнители. Художник тот, кто выдумывает. Поэтому пишу в свободное от работы время, пишу по ночам, пишу по выходным, пишу урывками. И мне хотелось бы, чтобы то, что является пока что, по сути, высокопрофессиональным хобби, заполнило мою жизнь на 24 часа.
— Нет ощущения, что эти работы – своего рода дверцы в другую Вселенную?
— Если кто-то так считает, я очень рад. Когда вещи хорошо получаются, я чувствую, что возвращаюсь к каким-то эмоциям, смутным воспоминаниям детства и юности.
— Что для тебя живопись?
— Это, — Александр Горовой сделал паузу, а потом неожиданно быстро сказал, — бриллиантовая дорога.
Живопись Цапа, этого «биробиджанского Шагала», мила, порой анекдотична до декоративности, конкретна и невероятно сентиментальна. Биробиджан — еврейское местечко на Дальнем Востоке, так и не ставшее Землей обетованной, несмотря на все инсинуации большевиков, уже почти растеряло неповторимый фан. Но кто знает, может, по ночам оживает памятник Шолом-Алейхему, кстати, авторства Владислава Цапа. А затем мгновение — и оживают герои великого еврейского писателя, и призрачный скрипач начинает играть эту вечную «Идиш-маму», а потом и «Тум-балалайку», и другие еврейские мелодии, лечащие измученные души миллионам страждущих счастья во всем мире. Разве в этом мире все проходит бесследно, не оставляя зарубок на сердце? Одни зарубки кровоточат, другие исходят миррой, и нет в этом единства, как нет его во всем этом подлунном мире.
— Мне уже 60 лет, и пора мечтать о внуках. Если я не работаю, то я просто болею. Но странность заключается в том, что я не люблю работать, я лентяй. Мне больше нравится тупо сидеть перед телевизором. Но проходит день, и я без работы начинаю просто физически болеть. Не могу я без этого. Не люблю работать, но работаю.
— Что такое еврейские штучки?
— Каждый может понимать по-своему, — чуть призадумался Владислав Цап. — В одном из понятий есть немного негативного: «Что там у вас за еврейские штучки!?». Второе. Эта такая еврейская манера с юмором, немножечко с несерьезным подходом к делу. Можно и так: серьёзный подход с несерьезным лицом. Ну и третье: в Биробиджане есть такой фирменный хмельной напиток.
— Что помогает выживать?
— Почему выживать? Жить, скорее.
В разговор вклинился разглядывающий работы Владислава Цапа старый седой еврей с кипой на голове.
— Надежда нам помогает жить, а юмор – выжить.
Юрий Вязанкин
Оставьте первый комментарий